Гости пили, ели, и наконец, когда уже все съели и большую часть выпили, можно было с чистой совестью ехать домой.

Сытые мужчины с новым энтузиазмом бросились в подвал, чтобы дособирать теннисный стол, который они не закончили под грибки.

На дворе давно стемнело. Надо было ехать, тем более что ожидалась новая порция гостей, и нужно было улизнуть, пока не началось столпотворение.

Вера пошла в подвал, чтобы вызвать оттуда мужа сестры и ехать уже наконец домой.

Но зять был занят теннисным столом и грибками и не хотел уезжать.

Тут-то в подвале Веру и перехватил Денис, и увлек ее с собой, приговаривая, что покажет новый, только что отстроенный погреб.

Вера вошла за ним в темную комнату. «Ты, наверное, сильно пьян и завтра не вспомнишь то, что я тебе скажу», – начала Вера.

И она стала говорить ему, что его прикосновения для нее как наркотик, что она зависима от них и ищет их всегда, и это единственное, чего она сейчас хочет от жизни, – ощущать его прикосновения и прикасаться к нему самой.

Денис обнимал Веру. Поцелуи его были страстными, и она чувствовала рядом с собой его напряженное тело.

Это было у них впервые, раньше поцелуи были нежными, но никогда страстными.

Рука Дениса, лежащая на талии, скользнула ниже. «Не надо, не надо, Денис», – шептала Вера. Ей стало казаться, что он своими поползновениями сейчас все испортит. Вере стало неловко оттого, что романтические отношения грозили перейти во что-то большее.

Она высвободилась из объятий и убежала. Собственно, ее и не удерживали.

Вера вошла в гостиную. Она куталась в малиновую шаль и старательно делала вид, что ничего не произошло.

«Ты замерзла», – сказала сестра, заметив, как Вера зябко пожимает плечами.

Тут раздался шум и разговоры, приехали новые гости.

Это была супружеская пара японцев с сыном-подростком и две молодые пары, с детьми и без детей.

Все снова закружилось в вихре, оглашаемом взрывами фейерверков, и понеслось с энтузиазмом тайфуна.

Вера сидела на диванчике, рядом с ней расположилась теща хозяина.

Эмма Сергеевна подозвала к себе вновь прибывшую японку и стала объяснять ей, кто есть кто.

«Это Сережа – профессор технического университета, – говорила она японке. – А это Вера, его жена, очень красивая, но очень ленивая».

Японка, ни бельмеса не понимавшая по-русски, старательно улыбалась и кивала. Верочка знала, что она вовсе не ленива, а скорее наоборот, но она не обиделась на этот выпад хозяйки и не стала возражать, так как слышать, что она очень красива, было так приятно, что заодно с этим можно было говорить что угодно.

Верочка разговаривала с Эммой Сергеевной и японкой, если это можно было назвать разговором.

Она оправдывалась, что лень – это тяжелое наследство турецких генов, которые дремали где-то глубоко в крови и достались ей в наследство от бабушки, яркой украинки. Как известно, украинские женщины бывают двух типов: блондинки и брюнетки. Это происходит оттого, что казаки Запорожской Сечи, воевавшие с турками и поляками, привозили себе польских и турецких жен.

«Фонтан в турецком гареме, тяжелая наследственность», – оправдывалась Верочка. От смущения она провела рукою по уху и вдруг обнаружила, что нет одной сережки.

Сережки недавно достались Вере в подарок от дочери. Они были из белого золота с голубыми камешками и походили на тающий под солнцем снег, где в голубых лужах отражается весеннее небо.

Верочка испугалась, что кто-то найдет сережку как улику ее грехопадения, и побежала в подвал искать.

Она довольно быстро нашла ее в той же темной комнате, которая хранила следы преступления.

Наконец собрались ехать домой, оставив уставших, но не подававших виду хозяев кружиться дальше в праздничном вихре с японцами.