Не буду описывать меню, кому интересно, может посмотреть отдельно в интернете.

Ресторан был в субботу. В воскресенье мы поехали на дачу к дочери. У нее и у зятя день рождения одновременно, два дня друг за другом. Там тоже угощение: селедка под шубой, гусь, слоеный наполеон. В понедельник мы дома. На ночь я выпиваю таблетку баралгина – у меня уже болит бок. Во вторник утром я просыпаюсь. У меня сильная боль в боку. Боль так сильна, что я чуть ли не теряю сознание. Муж вызывает скорую. Скорая приезжает удивительно быстро. Мне делают укол, но боль ничуточки не ослабевает. Я прошу у врача другие лекарства, но мне говорят, что у них ничего другого нет. Врач советует выпить еще одну таблетку баралгина. От боли я не могу даже одеться. Кое-как делаю это, и мы едем в больницу.

Приемный покой. Какие-то обследования, анализы. Меня кладут в реанимацию. Четыре дня в реанимации. Положение тяжелое. Капельницы, капельницы, чуть ли не круглосуточно. Обходы врачей два раза в день. Хорошие сестры. Сердитые сестры. Сердитые иногда хамят. Сердятся, что я нездорова и иногда доставляю им неприятности в виде перестилания постели, например. Сердятся, что муж не принес салфетки и пеленки, хотя и ходит каждый день. А кто-нибудь сказал мне о том, что надо что-то принести? Я же наивна, недавно только от телевизора, где в больницах все так красиво. Я необоснованно полагаю, что пеленки купило правительство Москвы. Нет, мне совсем не жалко тратиться на пеленки. Я готова тратить сколько угодно и на что угодно, лишь бы поправиться, но ведь мне никто ничего не сказал, а теперь меня же за это и отчитывают. А это несправедливо. В больнице ты перестаешь быть взрослым, самостоятельным человеком. Ты беспомощен и бесправен, к тому же тебе больно. Ты превращаешься в объект, над которым работают другие люди. Поэтому больница – это сплошной непрекращающийся стресс.

Но вот пришло время переводить меня в палату.

«Вам повезло, что в палате освободилось место, – сказала мне на прощанье медсестра. – А то бы залежались здесь».

По правде говоря, я лучше бы осталась на выходные в реанимации, чем переходить в палату. Здесь все бегают вокруг тебя, а в палате ты становишься уже сам по себе. Ты уже мало кому интересен, и со всеми возникающими трудностями надо справляться самому. А трудности представляет весь процесс жизни, потому что пока нет сил подняться. Я лежачая больная. Начинается процесс борьбы за внимание и помощь нянечек. Завоевываются они довольно просто, старым дедовским способом.

Я лежу в палате. Нас шесть человек. В основном это взрослые, если не сказать пожилые, женщины. Справа от меня молоденькая девушка после аппендицита. Позже я узнаю, что она ординатор в этой же больнице. Девушка стройная, белокурая красавица. К ней приходит мама, такая же стройная и красивая, даже еще лучше. Две русские красавицы, только одна из них в полном расцвете своей среднерусской красоты, а второй еще предстоит расцвести в полную силу.

Напротив меня лежит бабушка. Рядом с ней дежурит сиделка – худенькая молодая женщина с Украины. Для сиделки она слишком много и громко говорит. Но окружающие не сердятся, прощают ей громкие разговоры, потому что у нее трудная судьба. Таня – так зовут сиделку – вьется вокруг своей подопечной: то протирает ее влажной салфеткой, то будит, чтобы покормить, не давая ей спать, то находит еще какое-нибудь занятие. Я завидую, мне тоже хочется внимания и влажную салфетку. Параллельно Таня сидит в телефоне, скачивает и смотрит какой-то шумный фильм чуть ли не со стрельбой на всю палату. Вечером начинает звонить Танина дочка – ученица начальной школы. Дочка проходит суффиксы, на украиньской мове, и они с Таней долго разбираются с суффиксом -чк: черевички, спидничка. Я слышу ридну украиньску мову, и мне становится тепло на сердце. Но Тане не позавидуешь. Дочка чего-то не понимает. Таня возмущается, что-то бестолково объясняет. Дочка плачет.