– Кто такой В.В.П. и какую помофь требуют от вас? – спросил Ванзаров, пряча письмо в карман.

– Понятия не имею! – признался Николай Карлович, а это был именно он, и пожал плечами.

– Когда получили записку?

– Часа два назад.

– Уверены в этом?

– Ну разумеется! Мы завтракали на даче, вдруг приносят письмо. Телефонировать мне неоткуда, пришлось ехать.

– Кто принес?

– Посыльный, очевидно… Племянница ходила к калитке… – искренно удивился Берс. – Да объясните, что происходит? Где князь, в конце концов?!

Родион Георгиевич пригласил следовать за ним.

Лебедев как раз изучал левую руку трупа, когда в комнате истерически охнули. Шумел моложавый господин, за которым внимательно наблюдал Ванзаров. Гость зажал ладонями рот и, выпучив глаза, пялился на тело. В обморок падать, кажется, не собирался, был вполне цветущего вида и потому не представлял никакого интереса. Аполлон Григорьевич хмыкнул: «Экий народец у нас хлипкий» – и вернулся к штудиям.

Берс повел себя как нормальный человек, который встречает кровавые обрубки реже хорошеньких женщин. Если Николай Карлович играл, то похлеще актеров МХТ. Ванзаров не верил в красивую теорию преступника, возвращающегося на место преступления, но явление коллежского асессора требовало немедленных пояснений.

Августа 7-го дня, лета 1905, десять утра, +22 °C.

Дача в Озерках

– Что скажете на это?! – ротмистр потряс мешком.

«Гороховый» безжалостно смел посуду, и на пустое место посыпались томики в четверть листа, бумажного переплета. Мешок был тщательно выпотрошен и даже вывернут наизнанку, чтобы важнейшие улики не упрятались в холстине.

Девочек позволили увести. А Софья Петровна молилась об одном – только бы не упасть в обморок. Это представлялось ей особенно неприличным. Подвергшись небывалому унижению, она цеплялась за последнюю соломинку: выдержать все в ясном сознании.

Модль взял книжечку:

– Так, что у нас тут… «Пять капель смерти». Значит, не только против империи, но и против веры нашей святой пошли? Постыдно, барышня…

К столу подтянулись прочие «гороховые», отряхивая следы обыска и с разочарованием поглядывая на улов. Ну надо же, столько стараний, а всего-то кучка книжонок.

Ротмистр перелистнул странички и брезгливо швырнул томик:

– Ну-с, голубушка, факты налицо. Остается признаться, откуда везла запрещенную литературу и кому она предназначалась.

– Это не мое…

– А чье же? Может, господин Ванзаров балуется нелегальной литературкой, так только скажите…

– Книги не его. Он не читает книг… то есть на даче не читает…

– Может, кухарка на Сенном рынке купила?

«Гороховые» одобрительно захмыкали.

– Ротмистр, умоляю вас…

– Ах, умоляете? Это мило… Ладно, искренности в домашней обстановке не дождешься. Собирайтесь, едете с нами.

Софья Петровна прошептала:

– Я не могу оставить дочек.

– Об этом раньше надо было думать, когда лезла куда не следует! Встать!

Тело не послушалось.

Двое «гороховых» подхватили Софью Петровну и поволокли под руки к калитке. Но им наперерез вылетела Глафира с истошным воплем:

– Не пущу! Не отдам!

Только замахнулась она на кровопийцу в мундире, так и замерла на полушаге, согнулась пополам и тихим листиком пала. «Гороховый» усмехнулся: встречный в солнечное сплетение и не таких косил наповал.

Модль ткнул кухарку носком сапога и аккуратно переступил.

Августа 7-го дня, лета 1905, половина одиннадцатого, +22 °C.

Особняк князя Одоленского

Следом прошел Берс. Он вполне овладел собой, безропотно опустился в кресло, попросил лишь стакан воды и раскачивал головой, как фарфоровый болванчик:

– Боже мой! Какой ужас… Бедный, бедный Павел!

Горе его разделить было некому. Коллекция вечных инструментов осталась безучастна к смерти очередного хозяина.