Наверху на одном квадратном метре площади продуваемого всеми ветрами, еще мокрого после всплытия гнезда ходового мостика зябкими объятиями на меня накинулась промозглая ледяная мгла. Ровно через минуту после выхода на поверхность всё тепло, накопленное организмом внизу, вылетело без остатка наружу. Возможно, что на какие-то миллиардные доли градуса оно нагрело холодную бесконечность, мерцающим куполом разверзшуюся над головой.

4

Глоток счастья, немного истории

и когда мичман может быть

важнее адмирала

После неудачной попытки глубоководного погружения мы возвращаемся домой на базу. С утра нас ждёт штабная комиссия, проверки, экспертизы, ворох объяснительных, аварийный док, неделя ремонта – и опять в море, на второй заход. А пока же на полном ходу, в кромешной тьме, под всеми своими трёмя ревущими дизелями лодка несётся в колючую стылую пустоту.

Уже два часа как я остываю на мостике. Чуть ниже в ограждении боевой рубки, пряча в рукаве засаленного тулупа рубином вспыхивающий бычок, дымит вонючим «Беломором» рулевой. Ему легче – он спрятан под козырьком ограждения и смотрит вдаль сквозь мутное стекло.

У меня же зубы даже уже не стучат – наверное, что-то там перемёрзло в челюстных соединениях и заклинило. Когда необходимо подать команду или доложить обстановку, изо рта вырываются какие-то лязгающие звуки, и я очень удивляюсь, что их кто-то ещё понимает.

Когда мороз под тридцать, когда снег и морская пена летят в лицо, а жгучий ветер несётся сквозь тебя со скоростью пятнадцать метров в секунду и ты на открытой площадке мчишься навстречу всему этому безобразию пятнадцатиузловым ходом, то сколько бы ни надел на себя свитеров, штанов, носков и прочей дополнительной амуниции, всё равно окоченеешь в первые же пять минут. Это проверено мною не раз, за чистоту эксперимента отвечаю, можете не перепроверять. Дальше идет процесс кристаллизации и промерзания организма уже на клеточном уровне.

Четырёх часов такой вахты вполне хватает, чтобы узнать, в чём в жизни счастье. Именно здесь, на обледеневшем мостике, до тебя доходит, насколько относительно понятие этого состояния. Когда остекленевший, на негнущихся ногах ты спускаешься вниз, это самое счастье тут же наваливается на тебя со всех сторон: стойкий солярный дух, громыхающие горячие дизеля, к которым можно прижаться и окоченевшим телом впитывать живое вибрирующее тепло, и 150 граммов чистого спирта из рук самого командира. А если уж командир лично тебе налил, значит, видит, что ты действительно замёрз, и волнуется, как бы не заболел. И правильно: кто за тебя потом на вахте будет стоять, сопли морозить? Пей и не вздумай отказываться! Один раз по неопытности я чуть было не лишился этой дозы счастья. Когда командир со словами «На, минёр! Согрейся», протянул гранёный стакан, я растерянно взял и, желая разбавить, попросил вестового принести кружку воды. Но командир как-то разочарованно на меня посмотрел и недоумённо произнёс:

– Ну, ты даёшь, минёр! Не замёрз, что ли? Так бы сразу и сказал! – и потянулся к стакану с намерением отобрать.

Сообразив, что глоток счастья уплывает из рук, я, не мешкая, выпил. И ничего. Правда, едва не задохнулся, икал полчаса, но не умер и, понятно, не заболел.

Скажу прямо. Может, всё это: бытовые условия, флотская организация, вековые традиции и вся служба в целом – и выглядит как бессмысленное издевательство над человеческим организмом, но такая закалка и предыдущая школа выживания Военно-морского училища очень мне пригодились в дальнейшей жизни. Сейчас я могу комфортно себя чувствовать в любых условиях: спать зимой в помещении без отопления и половины стёкол и даже без одеяла, не есть неделю или, наоборот, неделю есть не переставая, просить добавки и курковать куски по карманам про запас на случай войны. При этом есть могу всё что угодно и в любых условиях. И ничего: ни толпы откормленных тараканов, с топотом пробегающих через стол, ни банды голодных крыс, выглядывающих из углов кают-компании в надежде что-нибудь стащить, не могут повлиять на мой здоровый аппетит. Я также могу месяц не спать, а затем завалиться в берлогу и столько же безвылазно спать, причём делать это могу где угодно, на чём угодно и даже стоя. Тут важно, чтобы вовремя будили на кормёжку и – обязательно – на политинформацию.