– Мы будем есть, а потом говорить с Древними, – спокойно сказал Бын.

Пока они разгрызали зубами плохо пропеченное мясо, Тесугу вновь и вновь обращался к тому, что видел сегодня. Лагерь немых, существа, сидевшие вокруг костра, разделывавшие мясо, и, если не считать цвета кожи, удивительно похожие на них, так же вкушающих пищу у лагерного костра. Не так он представлял себе нелюдей из-за гор. Что было в руках у того немого, белесое и округлое? И почему та девушка…

– Спасибо, брат, за отданное нам в пищу тело, – отвлек его от мыслей голос Бына, и он, подняв голову, увидел, что в руках у старшего оказалась голова онагра, которую тот осторожно уложил между собой и потрескивающими углями очага, – когда придет наш час спускаться в нижний мир, скажи свое слово перед своим народом. Скажи, что тебя убили охотники по обычаю, данному нам всем Эцу. Пусть твое слово защитит нас от безглазых и безногих порождений ночи.

При этих словах, большой и указательный его пальцы опять легко коснулись кости грифа, и Тесугу невольно замер. Сейчас ему скажут уходить, или…

– А сейчас, – негромко, но отчетливо произнес Бын, – мы призовем старых охотников рода к нашему очагу, и попросим их о силе и мудрости.

– Бын, а как же… мертвый, – это был Дияк, он тревожно крутил завязанную в косицу прядь, – разве могут ушедшие увидеть того, кто…

– Тесугу останется, – спокойно ответил старший, – мы не в стойбище, но ведем одного из нас к месту, где сходятся воедино миры. Пусть ушедшие увидят, что мы верны древнему обычаю.

И при этих словах что-то твердое и болезненное вдруг отпустило сердце Тесугу. Ему позволят остаться на вечер предков. Он увидит это, хотя бы за два дня до того, как закончится его жизнь в этом мире.

А Бын, между тем, несколькими легкими движениями выпутал дуду из завязки на шее. Она была сделана из кости грифа – и это все, что полагалось знать о ней. Как неспящие делают их, как заставляют извлекаемые из неё звуки сплетаться воедино, будоража душу и заставляя кожу идти мурашками – не было известно никому.

Бын, между тем, выпутав дуду, снимал с пояса другую вещь, смотреть на которую просто так воспрещалось – связку костяных пластин с тайными знаками. Когда-то давно Тесугу слышал, что пластины эти Бын принес из Обиталища Первых, получив их неким тайным, непостижимым для людей образом, и что костяные изображения могли говорить, если он того желал. Заговорят ли сейчас?

Узловатыми пальцами левой руки он подхватил пластинки, соединенные жильной нитью, и завертел их в воздухе. Стрекочущий, шелестящий звук наполнил уши, и Тесугу ощутил, как задрожали тела мужчин. Темные-на-темном, блестящие и немигающие, девять пар глаз были сейчас вперены в сухопарого, полуголого мужчину, вращавшего костяные погремушки. В тиши гаснущего дня, в безводной пустоте синего неба треск пластин, казалось, долетал до глаз Древних.

Внезапно Бын остановил руку, и треск смолк. Положив пластинки на землю, он поднес к губам зажатую в правой руке дуду, и, казалось, все прекратили дышать. Сейчас раздастся голос духов… И свист поплыл над сполохами гаснущего костра. Бын перебирал пальцами одной руки по четырем отверстиям, второй просто поддерживая дуду, и повторяющиеся звуки мелодии, то стихавшие, то взлетавшие вверх, заставляли кожу идти мурашками. Так вот, значит, как оно происходит. Вот что слышат люди, которые допущены на бдения неспящих. Тесугу сжал руки, стараясь запомнить каждый миг.

А прерывистая, рваная мелодия извивалась, поднимаясь и кружась над головами, становясь быстрее и быстрее – и вдруг оборвалась. Бын отвел дуду от губ и впервые поднял глаза на слушавших его.