«Все ясно, – подумала я. – Очередной тролль».

Мне бы смолчать, но увы – не смогла. И ответила так, как сгоряча отвечают испокон веков:

«От дуры и слышу».

И тут же получила ответный удар.

«Асина, я ошиблась. Сорри! Думала, ты – дура набитая, а ты на самом деле клиническая».

Выпав в осадок, я долго рыдала, потом полезла в поисковик. Мне не терпелось узнать разницу между «дурой набитой» и «дурой клинической». И я узнала. Оказывается, «дура набитая» – оптимистка и рассуждает здраво, однако любит влипать в дурацкие ситуации. Потом впадает в философию, типа «могло быть и хуже», вновь влипает и так продолжается бесконечно. А «дура клиническая» в свободном выгуле не встречается. Поэтому изучается только в специальных медицинских учреждениях.

Я начала копать этот вопрос и вскоре узнала, что дур – целая куча. Среди них есть дуры романтичные, стервозные, упертые, ревнивые, невезучие, домашние, гулящие, грациозные, старые, хитрые, артистичные. Я задумалась: какие дуры мне ближе всего? И поняла: дура романтичная. Ибо с ней у меня много общего. Итак, дура романтичная:

1) В детстве любила сказки про принцев и принцесс.

Я обожала подобные сказки.

2) У дуры романтичной развито воображение, и она может легко представить себя и принцессой, и Золушкой, и Красной Шапочкой…

У меня с воображением все в порядке.

3) Дура романтичная – легкий и общительный человек, наделенный чувством юмора.

Я – легкий, общительный человек, наделенный чувством юмора.

Словом, все ясно.

Пока читала про дур, ко мне пришло осознание, что дурой клинической не могу быть по определению – данная категория наблюдается в специальных заведениях. Так что остаются «дура набитая» и «дура романтичная».

«Кто же ближе?» – спросила себя.

И честно ответила: «Обе».

И тут дошло: Rediska знает мою фамилию. Но откуда? Этот вопрос я могла задать только Люське.

– Понятия не имею, – ответила она.

– Может, ты случайно меня обозначила?

– Этого не может быть. И вообще… кончай эту бодягу.

Со сломанными ногами не поторопишься, поэтому я начала размышлять. Доктор был прав: как только перестанешь спешить, тебя заполняют мысли. Всякие. О жизни и смерти, боли и тоске, обидах и страхах…

Я вспомнила себя маленькую и поняла: в раннем детстве мы радуемся всему. Увидел птичку, и рад. Типа: «Смотри, смотри! Птичка на подоконнике!» Или залез в лужу и ловишь кайф. Хорошо, честное слово. Мама болтает с соседкой, а ты идешь по грязи и радуешься. Прежде всего тому, что никто не мешает. Вода хлюпает под ногами, проникает в ботинки, а тебе интересно, что будет дальше. Плакать будешь потом – когда накажут. Но тут же и поцелуют, и приласкают. Ведь маленьких жалко, они – беззащитные. Вывод очевиден: крупные ягоды прячутся в первых годах нашей жизни. Меня это не удивило. Маленьких любят за то, что они есть. Разве не так?

Помню, когда мне исполнилось пять лет, папа спросил:

– Ариш, хочешь посмотреть на свое свидетельство о рождении?

Мог бы не спрашивать. Все, что связано с рождением, у меня вызывало интерес.

– Конечно, – ответила я.

Папа открыл портмоне и, достав свидетельство, указал на первую строчку.

– Читай.

– Асина Арина Андреевна. Родилась двадцать первого марта две тысячи второго года.

– Скажи забавно? – улыбнулся папа. – «А» в кубе.

– Только куба нам не хватало, – проворчала бабушка. – Ариша и без него в облаках витает.

– Вот и хорошо, что летает, – заметила мама. – Полет воображения характерен для неординарных детей.

Я не поняла, о чем идет речь. А слово «неординарные» и выговорить не могла. И надо сказать, мне это не понравилось. Дело в том, что я любила все представлять. Стоило узнать что-то новое, я создавала образ и укладывала его в память. Вот так и получалось, что образы жили в голове, словно в домике. Они дружили между собой, враждовали, рассказывали друг другу сказки. А я ходила к ним в гости.