– Супер!

– Погоди, – не поворачиваясь, сказал Гребень, – чего тут «супер»?! Я, как бы, одного, Густав, не понимаю. Допустим, все будет так, как ты сказал. Скрутим мы этого козла нерусского, навешаем на него динамита, предъявим свои, как бы, требования… Но скажи, пожалуйста, как мы оттуда будем уходить?

– В смысле после того, как акция будет закончена?

– Да, после того.

– Я не знаю.

– Как это «не знаю»?! Кто говорил, что городской партизан должен, как бы, продумывать все до малейших деталей?!

– Это говорил я. Только не перебивай. Во-первых, нужно посмотреть, как все пройдет. Может, если все обернется хорошо, мы сможем договориться о предоставлении убежища за границей. Или затребовать гарантий неприкосновенности от самих японцев. Или еще что-нибудь…

– А во-вторых?

– Пойми меня правильно… Никто не спрашивает, должны ли мы вообще оттуда уходить. Такой случай может не представиться еще долго. Может быть, годы предыдущей работы были нужны только для того, чтобы через неделю мы сделали… то, что должны сделать. Понимаешь?

Гребень хрустнул костяшками пальцев и покачал головой. Лицо у него было несчастное.

– Сядем же…

– Ну и пусть сядем! Зато…

– Да погоди ты, Жирный, со своим «зато» лезть! Я сидеть не хочу! Ты, может, думаешь, что тебя, как Кропоткина, в Петропавловской крепости держать будут?! И книжки по теории прибавочной стоимости из Публичной библиотеки присылать?! Сними очки: нас отправят на обычную зону! Где будет куча вонючих уголовников и вечно пьяных конвоиров!

Все молчали.

– Ты, Густав, как бы, пойми: я готов участвовать в любой акции! Хочешь, я завтра с одним «стечкиным» на Смольный нападу?! Ты только скажи! Если шансы будут фифти-фифти, меня это, как бы, полностью устраивает! Но ведь то, что ты предлагаешь, – это суицид!

– Именно поэтому я вместе с вами иду на колоннаду.

– А я вот согласна, – сказала Лора.

Все посмотрели на нее.

– В конце концов, надоело херней заниматься. Тоже мне, революция! То вонючие обменники грабим, то листовочки, блядь, выпускаем… Детский лепет! Давайте наконец сделаем что-нибудь серьезное. Что-нибудь спешиал. Тогда и посидеть не жалко.

– Я тоже согласен, – скорбно и торжественно проговорил Артем.

– Что скажешь, Данила?

– Positive. Давайте попробуем. Может быть, получится весело…

Гребень сходил на кухню, принес недопитую Даниилом бутылку пива и с гулким звуком хлебнул из нее. Кадык у него был длинный и очень острый.

– Тоже мне, блин, викинги революции… Я еще посмотрю, Жирный, как тебя воры на зоне иметь будут куда не лень.

– Ты согласен или нет?

– Да согласен я, блядь! Согласен! Я ведь не трушу, идиоты! Я ведь и о вас тоже думаю. Ну сделаем мы все это, ну посадят нас… Кто в группе-то останется, а? А сидеть я не хочу. Как бы, не могу я жить вместе со жлобьем. У меня, как бы, конституция душевная для этого чересчур тонкая, поняли?

Артем с Даниилом заржали. Густав встал из-за стола:

– Я рад, что мы обо всем договорились. На этом заседание нашей группы объявляю закрытым.

Как хлопнула дверь, услышали они одновременно.

– Пришел, что ли?

– Да вроде…

Прислушиваясь к тому, что происходит в прихожей, Даниил покосился на ящик стола. В ящике лежали их с Артемом пистолеты.

Последние пару часов они курили на кухне, и Артем долго и нудно тянул бесконечную историю о том, как в семнадцать лет он с пацанами, еще у себя в Воронеже, ездил на рыбалку, варил уху, и все они напились, и Артем, как всегда, начал блевать, а девчонки, которых они взяли с собой, смеялись, и та, которая была с ним, ночью отказалась делать секс и сказала, что от него пахнет… ну и так далее.