Мышление жителей маленькой славянской страны не хочет выходить за рамки того, что их пугает. В них совмещается нежелание изменяться, цепляясь за остатки стабильности (как бы не было хуже!), и тревога нестабильности с желанием изменить это состояние, или «отвалить» в любое время в случае неудачи.

Они говорят о закрепощении авторитарным насилием, и дают разгуляться своей славянской душе, кроя в интернете власть, и самого Главу чуть ли не матом, и на дорогах стреляя из травматических пистолетов в неуклюжих автолюбителей и пешеходов. Не желают видеть уродства жизни, больных, сирот, тем более брать их в свои семьи на воспитание. И не выносят неприятной правды. Тележурналистка показала в своем блоге пожарище на враждебной стороне и плачущего ребенка у тела мертвой мамы, и это не понравилось, – ее выгнали из телевидения. Нельзя жить под грузом невыносимой правды. И никому не верят, не признают любых шагов власти, всегда стоят в оппозиции, неприятии социальных перемен, словно за их спинами стоит скалой некая альтернатива, которую целиком принимает душа.

Наверно, поглощенность бытовыми заботами отбивает желание искать еще какие-то смыслы.

Стефану удавалось глубокой ночью, когда одолевала бессонница, писать дневник, чтобы удержать сознание на высоте, не впадая в цинизм политики. Это не регистрация событий, как у последнего императора России, а стремление захватить мгновенно возникающие мысли в некую оболочку, удерживающую вместе с корнями и аурой весь ее цветущий облик, всю ее цельность. Он всегда чувствовал то, к чему стремился, но забывал в вытесненной событиями внутренней жизни, и вечерами докапывался до озарений в своем дневнике. Что это за движение пластов души, когда над плато внешних нагромождений вдруг мелькнет свет озарения, и снова исчезает?

Странно, как быстро появляются и исчезают волны пассионарности у насельников моей страны. Бывали времена, когда от страха за самое дорогое – жизнь все внутри затаивалось, боясь ночного шума «черных воронков» за тревожной тьмой окна, и спастись можно было только прячась в глубинке, или оговорами и доносами на ближнего. И вдруг – опадали страхи, энергия людей освобождалась из состояний аскетизма и сдержанности души, и наступала оттепель, и буйно перла из-под асфальта ликующая зелень.

А теперь снова идет накат старых, никуда не ушедших страхов, и люди думают только о полном холодильнике, и смотрят по ящику безопасные развлекательные сериалы, так, что нельзя оторваться.

Что это за подземный затухающий гул истории? Почему людям так уютно сидеть в духовном бездорожье и грязи, опасаясь, что бездушные силы Системы могут притянуть к ответу?

Это не естественное желание прямоидущего человека в энтропии вселенной снова вернуться в первоначальное состояние – пасть на четвереньки, как думал мечтающий о честности в закрывшем все ритуале лжи писатель тоталитарной эпохи, скрываясь в сокровенных дневниках. У человека нет желания расслабиться, опускаясь на четвереньки. У него постоянная забота о себе, ужас от мысли о насильственной смерти – быть съеденным. Опускание на четвереньки помогает затаиться.

День Главы государства был таким плотным, что у него не было личного времени. Он был в стремительном потоке, в котором приходилось напрягаться, чтобы удерживаться на плаву. Но он был защищен от бурунов многослойной защитой – кольцом передвижных пусковых ракетных установок на границах, правда ржавых, оставшихся после дележа с Большим соседом, и цепями национальных гвардейцев, стерегущих его думы о народе от напора националистов и «пятой колонны» внутри страны.