Брожу бестолково по одному и тому же маршруту – кухня-ванная. Эти пробежки примиряют меня со сновидением, перешедшим в явь. Заторможенно ступаю, вкрадчиво. Мне мешает ночное воспоминание. Оно отвлекает от постоянной череды утренних движений и сборов на работу.

Прозевал, и яйца сварились круто. А хотел – всмятку. Запиваю остывшим крепким чаем, глотаю плотную массу. Вкус горький. И не чая, и не яиц – невкусная, разбавленная сухомятка.

Сонная жена появляется в ночнушке. На белом фоне цветочки синие льна.

Целует меня, не открывая глаз, уходит в туалет. Ждать некогда. Выхожу на лестницу. Шум сливаемой воды в туалете – вдогонку.

Бегу на трамвай, надо успеть.

Сажусь у окна, прикрываю глаза, впадаю в забытьё, но свою остановку не проехал. Привычка – великое дело! Выхожу. Здесь почти все выходят.

Разлёгся на большом пространстве окраины – заводище. Вот уже толпа валит к проходной. Работяги по цехам, руководство к столам, офисный планктон просачивается к компам, чертежам. Мимо сонного с ночи охранника. Ослепшего, как сова после ночной охоты.

Сейчас будет восемь часов утра.

Спешу со всеми. С кем-то здороваюсь, что-то говорю приветственно, улыбаясь. Они тоже спешат, чтобы вовремя сделать просечку на карточке. Ну, наконец-то – врываюсь в отдел, плюхаюсь на стул. Повращался немного, устроился удобней.

Сдерживаю дыхание. На целый день.

Восемь утра. Рано-то как! Мучительное, резкое слово, похожее на «рана».

Экран закрывает моё помятое лицо, можно подремать, восполнить трамвайный недосып. Часа через два оживиться, освежиться, даже в лицо плеснуть рыжей водицей из-под крана в курилке. С отвращением и по-прежнему вполвдоха.

Везде носятся рыжие частички окалины, пылинки формовочной глины и песка. Градообразующее предприятие круглосуточно гонит продукцию. Три года не могу привыкнуть. К рыжим цехам, воздуху-горлодёру, грохоту железа.

Ну не на рынок же идти, китайским барахлом торговать! И прятать глаза при виде бывших коллег.

Всякий раз удивляюсь – как это меня не «рассекретили» до сих пор?

А здесь что? Изображать заинтересованность в результатах труда. На самом деле – затаиться. До обеда время пролетает быстро. Потом дрёма, столбняк, бесчувственное оцепенение. После трёх часов время тянется мучительно долго, ждёшь пяти вечера, на часы то и дело смотришь, а они словно все враз, издевательски – остановились.

Поглядишь за окно с высоты седьмого этажа административного корпуса. Лес вдалеке, речка. Тоскливо становится, бросить бы всё, убежать на природу.

По коридорам с папочкой послоняешься.

Нет, всё-таки стрелки чуть-чуть сдвинулись.

Кое-как досидишь до конца «раб. дня». Так мысленно и говорю – «день раба».

Потом встряхнуться и бежать на остановку напротив, боясь опоздать на трамвай, перебирать ногами в толпе.

Мужики посмеиваются, не спешат, собираются ватагой. В рюмочную зайдут, на «бутыльброд» из вареной осклизлой колбасы и сто грамм в стаканчике гранёном. Надкусят, потом только водку заказывают, и колбаса становится серой, словно пылью её припорошило.

В будний день я им не компания. Разве что в канун Великих Праздников. А завтра обычный четверг.

Прорваться в трамвай, к окошку, по дороге покемарить. Уже привык, достаточно десяти-пятнадцати минут, и опять готов к труду! На второй работе. Иногда кажется – основной.

В офисе работа с бумагами, дома – сидячая и физическая вместе.

Прибегаю, щи кисленькие сметанкой забелю, хлебца «кирпичиком» маслицем намажу, картошечки жареной поем с солёным огурчиком, чайку глотну, булочка с корицей. Вкусно!

Жёнку чмокну, ребёнку улыбнусь, а мысли уже о другом.