Только собрался дверь прикрыть, а тут – Вавнюк на пороге. ЧМОшник! Чума на две наши головы!

Она ойкнула, грудки прикрыла, сжалась тельцем к середине, к чёрному треугольничку. Пташкой такой беззащитной!

– Ты чё, борзо’та! – вскинулся я. – Кабан чмошный!

И на него попёр.

– Извиняюсь! – он на Снегурочку глазами скоренько зыркнул. – Замполит полка вас вызывает, товарищ солдат.

– Чего ему надо-то? Не горит – может и подождать. Праздник же.

– Вот то-то и оно, товарищ боец, что не может! Срочно требует! Ну, ты не волнуйся – порядок гарантируем! – шепнул мне Вавнюк.

Потопал я к замполиту. Командование уже стол накрыло отдельно. Обыскался – ну нет его нигде! Гуляет в своей компании! Новый год ведь, как такое пропустить.

Часа полтора по части вокруг «пентагона» циркулировал. Везде застолья, а замполита нет нигде! Засекретился!

Вернулся я на второй этаж. Постучал в комнату. Тихо.

Стою, чувству – в правой ноге боль непонятная завелась, вялость, и как будто температура поднимается. Устал? Распотелся на сцене, потом бегал нараспашку по морозу. Вот и результат!

Может, натрудил с непривычки?

И мысли вялые, бесформенные, как старые валенки, в которых весь вечер провёл. Прилечь захотелось.

Глянул в окно. Пустынная дорога под горку, вдоль забора части, едва различимые искорки в белом конусе у столба, потом пропадают в темноте, редкими снежинками искрятся в свете фонарей. Лёгкий морозец. Красота! Стоило целый год дожидаться! И год хороший – дембельский!

Новогодняя сказка! Если бы не был я сейчас в форменке солдатской.

Вавнюк идёт в парадке, шапка едва на затылке держится, без шинели. Фраер разухабистый! Рядом – Эмма, в пуховый платок носик прячет, полуперденчик на ней короткий. Парок у них над головами кудрявится, путается легкомысленно в небо. Небось, про черевички ей рассказывает!

Вдруг – вся его хитрость с замполитом мне стала ясна!

– Ах ты, чмошник поганый! – сказал в сердцах. – Ну погоди, разберёмся! Крысятины кусок! Вавнюк – гавнюк!

Покричал! Один, клуб пустой, побился грудью об прозрачную пустоту большого окна.

И ещё прибавил немного…

К утру у меня разнесло мизинец на правой ноге, и подскочила температура. Так в одном сапоге, одном тапке и шерстяном носке приковылял в санчасть.

– Карбункул! – авторитетно сказал медбрат Рома Ковалёв. – Скоротечно развившееся воспаление волосяных мешочков на мизинце правой ноги. Надо будет полежать денька три-четыре. Дважды в день перевязки, антибиотики… в жопендрю мохнатую засандалим, шкуру тебе подпортим, делов-то, и – в строй, товарищ боец! Взамен погибшего товарища встанут двое других. Тока так!

Санчасть по большей части пустовала, и медбрату хотелось пообщаться.

«Ну, вот и у меня праздник! – подумал я. – Вон, уж на дембель пора собираться, а в санчасти так и не повалял дурака!»

– Чем же карбункул отличается от фурункула? – спрашиваю.

– Темнота! У карбункула несколько корней, а у фурункула – один! Вот у тебя – целых пять!

Засмеялся радостно, будто яблоню посадил.

– Теперь ясно! Название такое… где-то мне попадалось – драгоценный камень. О! У Конан Дойля – рождественское приключение! «Голубой карбункул»!

– Скажешь тоже – драгоценность! – засмеялся простодушный медбрат. – Радуйся, что на шее не вылезло, на спине. Или на жопе. Вот уж повыл бы волком! Остряк-самоучка!

Я много спал, отдыхал. И как-то забыл про подлость Вавнюка в прозрачной марле сна, белой тишине санчасти. Словно спал я в сугробе несколько дней подряд, забыл, что было перед этим, очнулся и стал улыбаться свету вокруг.

Подошёл мой праздник к концу, с утра наметили выписать.

Вдруг затеялась в санчасти большая суета. Звонки, шум, топот, срочно вызвали из роты Петра Шеховцова, водителя санитарной «буханки». И уехали все куда-то на ночь глядя.