И он всю ночь проспал у этой черниговской руси под носом?! Не заметив? Варяжко от позора готов был провалиться под землю. Утешало только то, что и они, похоже, его не заметили, иначе вряд ли он бы встретил рассвет на воле. А то и вообще вряд ли встретил бы. Русь с лазутчиками не церемонится. А то, что они приняли бы его за лазутчика, сомневаться не стоило.

Гонец, конечно.

От остановленного русичами у Жиздры передового отряда вятичей к основным силам князя Ходимира – за подмогой. Брянский наместник оказался внезапно силён, и, отправляя Богуша к Ходимиру, воевода Рах только качал головой в сомнениях – одолеет ли того наместника и вся сила вятицкой земли с варягами вкупе.

Но это было не его, Богуша, дело. Его дело было – донести до Ходимира эту весть.

Звон оружия охватил всю поляну и лес, поднял в воздух птиц, которые с пронзительным гомоном взвились вверх и принялись кружиться неумолчной стаей. Тут бы и улепётывать отроку Богушу по прозвищу Варяжко, но он, словно прикованный какой-то страшной, неумолимой силой остался на месте, словно стремясь досмотреть бой до конца.

Половцы, между тем, одолевали. Их было чуть больше, и, невзирая на то, что русь опередила их во времени и взяла врасплох, нынче половцы побеждали. Сила ломила силу.

Богуш не вмешался. Да и за кого ему вмешиваться? Русь – вороги, против них они бились совсем недавно, бились и вятичи, и варяги, за них встревать вовсе даже не след. Половцы вроде как и друзья, но за них встревать почему-то не хотелось. Да и никто не станет сейчас, в этой кровавой буче, разбирать, кто он таков, друг или враг, тем более, что по оружию и доспехам он гораздо больше похож на русина, чем на половца.

Сжав зубы, варяжко смотрел, как половцы теснят к лесу и рубят русь, как русский гридень поймал стрелу ноздрями и рухнул с коня, заливая круп кровью, как вязали арканами полон, как последний русин пытался бежать, и его догнала сулица… Смотрел и только сильнее сжимал пальцами ноздри всхрапывающего коня.

Победителей осталось в живых немало, – десятка четыре. Собрались в кучку, быстро подобрали своих побитых, развернулись и двинулись обратно, сбивая с травы густую росу. Туман уже окончательно рассеялся, и Богуш ясно видел теперь их всех – от чупрунов на шеломах до конских бабок.

Он слышал даже их голоса, вот только разобрать, о чём они говорят, не мог. Это вятичи, пожалуй, смогли бы, да и русь вот эта, половцами побитая, тоже – они на самой меже степной живут, а ему, варяжко, это бормотание вовсе не понятно.

И тут старшой ближней стайки половцев вдруг остановил коня, неотрывно глядя в сторону Богуша, словно что-то разглядывая. Самого отрока он видеть не мог за густым чапыжником, но вот пролом в кустах…

Рука Богуша, устав, соскользнула с конского храпа, и вороной, получив волю, заржал. И тут же схлопотал кулаком по морде, но поздно! Взвился на дыбы!

В гуще половецкого загона гортанно заорали, заворачивая коней. Богуш вскочил в седло, краем глаза успев увидеть, как мчатся в чапыжник, обнажая мечи, ближние половецкие вои, а за спиной у них, сшибая верхушки трав, слитно течёт остальная половецкая лава.

Варяжко стремглав вылетел из кустов, держа к дальнему леску, что хвойными лапами корячился по краю оврага. На ровном месте, на поляне варягу даже верхом от половцев не уйти. Может, хоть там…

Змеями свистнули первые стрелы, – половцы били в него на скаку, приподнимаясь в седлах.

Мимо. Мимо.

Пока мимо.

Вот и опушка.

Словно чёрная птица мелькнула у самого лица Богуша и впилась в шею коня. Стрела! Вороной враз как-то осел вниз, споткнулся и повалился набок, одновременно припадая головой к траве, словно устал и собрался поесть. Попали-таки!