– А ты не перебивай меня! – строго остановил его Любимов. – От мысли человеку всякое может померещиться. Да и то надо знать, братцы, что на всякую нечистую силу есть поп с крестом! – убежденно сказал управляющий. – Ныне же приведу священника, и он святой водой окропит шахту, вот вся нечисть и покончится! – Любимов говорил ладно, приветливо, но все время пытливо разглядывал лица работных, а сам думал: «Не может того быть, чтобы нечистая сила их испугала. Тут что-то другое! Вода. Она, коварная!»

Управляющий и сам изрядно переволновался и перетрусил, но не за работных, а за шахту. «Помилуй бог, если медный рудник затопит, что тогда скажет Демидов? Никому несдобровать!»

Он, кряхтя, поднялся, внимательно осмотрел насосную машину. Она работала с большим хрипом. Деревянные дощатые трубы пропускали воду, и половина ее со звоном падала обратно в шахту.

Однако хотя и с опасностью для жизни, но работать все же было можно.

Управитель не тянул долго, забрался в тележку и крикнул рудокопам:

– Не расходись! Сейчас священник сюда с молитвой пожалует!

В полдень наехал батюшка с дьячком. Тут среди терщиков находился и Любимов, пришел и Ефим Черепанов. И все, казалось, шло хорошо. Только Черепанов оставался угрюмым: понимал он, что руднику грозит беда, – большая неминучая беда, и не от нечистой силы, а от подземных вод. Сколько раз докладывал он об этом управляющему, но тот отмахивался: «Потерпим еще годик, а там увидим!»

А чего ждать, когда все ясно! Конная машина явно не справлялась с водой, сюда бы поставить паровой двигатель, тогда бы все по-иному пошло.

Священник отслужил молебен, окропил шахту святой водой. Горщики, понуря головы, выслушали молитвы иерея, а когда он кончил, покорно подошли приложиться ко кресту.

– Ну, ребятушки, теперь все хорошо. Давай, давай в забой! Работа стала! – заторопил управляющий.

Однако никто из рудокопов не двинулся с места. Наступила такая тишина, что слышалось сопенье насоса да тихое журчанье воды. Ефим молча смотрел на горщиков. Согбенные, усталые, они вызывали сочувствие. Одетые в холщовые портки, в зипунишки да в истертые шапчонки, они посинели от стужи. Вся одежонка их пропиталась влагой. А тут еще беда с водой! Кому охота обречь себя на погибель? Не сегодня завтра вода возьмет свое, затопит шахту, – тогда поминай как звали!

– Что же вы приуныли? А ну давай! – повышая голос, строго прикрикнул на горщиков Любимов.

– Боязно! – прошептал Козелок. – А вдруг опять кто почудится!

Черепанов видел: кто-кто, а старый опытный рудокоп Козелок понимал, что работать на затопляемой шахте опасно.

– Ну, тогда ты первый и полезешь! Из-за тебя туману напустили тут! – сердито сказал Александр Акинфиевич, и его серые глаза в упор уставились на старика.

Горшик опустил голову, мялся.

– Не плутуй! Полезай! – отрубил управляющий.

Своей грузной фигурой он стал наступать на рудокопа.

Козелок почесал затылок: упирайся не упирайся, а выходит – надо опускаться в забой. Он первым подошел к стволу и стал спускаться. Плотинный не утерпел, его занимала работа грунтовых вод: следом за Козелком полез и Черепанов…

Один за другим рудокопы стали опускаться под землю.

Только-только добрался Козелок до рудничного двора, как ахнул от страха и от радости.

– С нами крестная сила! – весело закричал он. – Гляди, братцы, да тут гусь! А может, то один морок! – не доверяя своим глазам, с сомнением добавил старик.

– Га-га-га! – весело загоготал гусак.

Черепанов подбежал к нему, а гусь, уставясь на плотинного бусинками глаз, и не думал убегать.

– Ишь ты! – удивился мастер. – В беду попал, крылатый! И каким ветром его сюда занесло? Ба, да это соседская птица! – признал гусака Ефим и растопырил руки.