– Садись!

Оно, правда, неловко садиться рядом с государем, да что поделаешь – царская воля хуже неволи, – пришлось сесть. Никита украдкой покосился на сына: «Сиди да помалкивай, слушай, что старшие говорят».

Царь устал, но был весел; он выпрямился и налил чару:

– Ой, Демидыч, ко времени на Москву пожаловал. Побили нас свеи, изрядно оконфузили: пушки под Нарвой порастеряли, вот вояки.

Петр засмеялся – сверкнули белые острые зубы. Хлопнул кузнеца по плечу:

– Дураков, когда учат, бьют. Битье впрок идет: научимся сдачи давать. – Царь толкнул Акинфку в бок.

За столом стоял гул, все держали себя привольно и каждый по своему нраву. Одни бояре дулись, как индюки. Государь смолк, сцепил большие руки, положил на стол, помолчал и сказал деловым тоном Никите:

– Демидыч, пушки надо лить. Колокола с церквей я велел поснимать: медь будет.

Кузнец провел корявой ладонью по черной бороде, наморщил высокий лоб: прикидывал что-то в уме.

– Того маловато будет, Петр Ляксеич, – степенно вставил кузнец. – Надо горы рыть да руду плавить.

Царь разжал руки, поглядел на Никиту:

– Верно, надо руду рыть…

– Опять же, Петр Ляксеич, – кузнец потупил глаза, – как ныне и пушки лить? На нашем тульском заводе льем мы для тебя, великого государя, всякие воинские припасы, а ныне по именному твоему царскому указу около Тулы леса на уголь и ни на какие дела рубить не велено…

Петр молча слушал; достал из кармана глиняную короткую трубку, из-за обшлага – кисет, набил носогрейку кнастером и сладко затянулся горьковатым дымком. Кузнец продолжал:

– Теперь из-за угля в железных плавках и во всяких припасах чинится остановка… Великий государь, отпусти нас в Сибирь, на Верхотурские железные заводы, пушки да воинские припасы лить. Я чаю, война со свеями затяжная будет, а обереженья ради пушек да припасов тех ой как много надо.

Царь вытянул изо рта трубку, засопел носом. Напротив за столом сидел в пышном парике и в малиновом камзоле Шафиров. За день до того у царя с Шафировым шла беседа о казенных железоделательных заводах. До Каменного Пояса не скоро рукой достанешь – далеко; много трудностей в правлении сибирскими заводами. Нерадением, многими сварами и крамолами приставников горному делу причинялся немалый вред. Заводами сибирскими ведали воеводы беспечно и несмышленно и оттого вводили государство в немалые убытки; из-за больших потерь и хищений приставников заводам грозило совершенное разорение.

Петр через стол кивнул Шафирову:

– Слышал, Павлович, куда наш туляк гнет?

Шафиров приветливо оглядел тульских кузнецов, ответил царю:

– Гоже, но надо, государь, подумать.

Петр задумчиво постучал тугими ногтями по столу.

– Что ж, Демидыч, заходи ко мне вечерком, потолкуем; дело большое и мозгов требует немалых.

– Мы, Петр Ляксеич, ужотка челобитную припасли на Невьянский заводишко, – не стерпел Акинфка. Батька Никита вздрогнул, потемнел. Худощавый, с приятными чертами лица Алексашка Меншиков наклонился к уху царя, шепнул ему что-то, и оба засмеялись…

Вечером Никита снова пожаловал к царю. Петр ждал в опочивальне: готовился на покой. Отвалился в кресле; за окном была мартовская тьма. Алексашка, высокий и гибкий, сидел перед царем на корточках, стаскивая сапоги. А Петр Алексеевич, раскинув длинные ноги, спокойно сосал глиняную трубочку. Рядом на круглом столе валялись шахматы, картузы табаку, стояло блюдо с засахаренными лимонами. Огромная кафельная печь пылала жаром.

Никита несмело остановился у порога.

– Ну, пришел. Я уж подумал и решил…

У Никиты екнуло сердце: «Что-то решил царь?»

Петр, босой, прошелся по комнате. Алексашка поставил царские сапоги в угол и доброжелательно ткнул кузнеца в плечо: