Сухощавый сутулый мужчина с коротко остриженными седыми волосами и такой же короткой бородой оторвался от приготовления ужина. Он окинул сердитым взглядом вошедших. Потом неторопливо вытер руки о домотканые штаны, в которые была заправлена изрядно полинявшая рубаха, и сурово спросил сына:

– Кого это ты приволок, паршивец? – Брови лесника сердито насупились, обрисовав глубокие морщины.

– Это Гвинейн, старик. – Иврос осторожно подтолкнул Гвин, чтобы она прошла внутрь. – Сегодня она наша гостья. А ты закроешь свой беззубый рот и будешь вести себя прилично.

Оборотень обратился к Гвин:

– Этот старый чудак – мой отец. Сархис Норлан. Не обращай на него внимания. Он уже давно выжил из ума. Заходи. Чувствуй себя как дома.

Иврос забрал у женщины ее мокрый плащ и повесил поближе к печи, чтобы побыстрее высушить.

– Паршивец, – процедил лесник.

Он зло зыркнул в сторону гостьи. А затем снова отвернулся к маленькому столику возле печки, на котором разделывал большую спелую тыкву. Старик тотчас позабыл о пришедших.

В помещении невыносимо вкусно пахло этой тыквой и горячим хлебом. Хлеб уже красовался на блюде в центре стола у окошка. В компании крынки с молоком. Такого дивного запаха не было даже на королевской кухне Высокого Очага. Оттого Гвин украдкой сглотнула, усаживаясь на стул возле стола.

– Покажи рану. – Иврос кивнул в сторону ее повязки.

Адептка посмотрела на него снизу вверх.

– Это праздное любопытство, или ты правда можешь помочь? – недоверчиво спросила она.

– Показывай уже, – настойчиво повторил оборотень.

Гвин не спеша размотала повязку. Поморщилась, когда дошла до слоя, где ткань прилипла к коже. Толстая корка спекшейся крови пополам с засохшей мазью вскрылась. Под ней красовались глубокие темные борозды в обрамлении покрасневшей припухшей кожи. Конечно, запястье отекло, но не так сильно, как она полагала.

– Могло быть и хуже, – заметила адептка.

– Могло быть и хуже, – согласился оборотень.

Она принялась осторожно снимать чешуйки крови, которые прилипли к чистой коже вокруг ранок. Краем глаза Гвин заметила, как лесник с недоверием косится в ее сторону.

Иврос тем временем отошел в другой конец комнатки. Туда, где в углу один на другом стояли тяжелые окованные сундуки. Играючи, будто они были не тяжелее плетеных корзин, он принялся переставлять их, пока не добрался до нижнего.

– Признаюсь честно, ты меня удивила, – заметил он. – От трупного яда Пастыря умирают за считаные минуты. А ты отделалась лишь нарывающими порезами. Говоришь, у тебя были снадобья при себе?

– Да. – Гвин кивнула. – Хорошие. Я из Идариса захватила. Училась там в Академии.

– Еще одна ведьма, – фыркнул старик и смахнул тыквенные очистки в ведро, что стояло подле стола, а затем принялся любовно перекладывать оставшиеся на столешнице семечки в большое блюдо. Тыкву он нарезал на большие кубики. Видимо, собрался варить кашу.

Мужчина проигнорировал отца. Гвин предпочла сделать то же самое.

Оборотень извлек из нижнего сундука ларчик поменьше. Берестяной короб с узорчатой крышкой. Он принес его к столу и поставил перед Гвин.

– Вот, глянь. Может, что сгодится. – Иврос снял крышку.

Пахнуло лавочкой аптекаря.

Ларчик оказался доверху набит пузырьками, свертками, засохшими корешками и пучками трав. Большая часть явно перележала и пришла в негодность. Но попытаться стоило.

– Спасибо. – Гвин принялась осторожно перебирать пузырьки и разглядывать их содержимое на свет.

– Не за что. – Иврос плюхнулся на стул напротив.

Он налил в кружки молока и придвинул одну гостье.

– Могу я узнать, к чему такая забота? – Адептка откупорила пробку на одном из пузырьков и тотчас поспешила закрыть ее назад. Вырвавшийся наружу запах напоминал об уксусе и раздавленных клопах. – Этот выдохся. Можно выбрасывать.