Она сделала паузу и покачала головой:

– Как сейчас вижу их… волосы бедной девочки развеваются за ее спиной, а мы с Майклом радуемся их веселью.

– Мистрис, – аккуратно спросил я, – как, по-вашему, почему ваш сын, в конце концов, ушел из дома?

– Думаю, потому что… – неловко шевельнулись ее губы. – Одним словом, из-за меня. – Опустив голову, она тихо проговорила: – Кроме Майкла, у меня никого и ничего не было. Его отец умер, когда ребенку едва исполнилось три года, и я воспитывала его сама. В доме лорда и леди Латимер на Чартерхаус-сквер. Получилось так, что леди Латимер очень заинтересовалась моим сыном, который любил учиться так же, как и она сама, и потому поощряла его. Ей также известно, какой это был мягкосердечный мальчик. Слишком уж добрый, наверное…

– Ну, хорошо, – проговорил я, – посмотрим, удостоится ли его доброта награды на предстоящем в понедельник слушании. – Мы с Бараком переглянулись, прекрасно понимая, что если дело не будет закрыто, то лишь благодаря интересу в нем королевы, а не качеству показаний.

Чуть погодя я вновь оказался на Миддл-Темпл-лейн с ранцем за плечами. Я свернул налево к церкви Тамплиеров. Палата Дирика располагалась как раз напротив – в древнем здании из тяжелого камня. Клерк поведал мне, что барристер находится на третьем этаже, и я усталым шагом побрел вверх по широкой лестнице из дубовых досок. Шею дергало, поэтому на середине подъема мне пришлось передохнуть. Путь я продолжил, уже держась за перила. На лестничной площадке третьего этажа возле двери была прикреплена дощечка с именем Дирика, выведенным элегантным почерком. Постучав, я вошел.

Все конторы барристеров одинаковы. Столы, стеллажи, бумаги, клерки… У Дирика на столах повсюду громоздились связки бумаг, свидетельствуя о большой практике. Помощникам было оставлено два стола, однако занят был только один, за которым сидел невысокий молодой человек в коротком балахоне клерка. Узкая голова его сидела на длинной шее, из которой выступало крупное адамово яблоко, а за спутанными волосами поблескивали голубые глаза. В обращенном ко мне взгляде читались надменность и неодобрение.

– Я пришел, чтобы повидаться с братом Дириком, – отрывисто проговорил я. – Сержант Шардлейк.

Распахнулась внутренняя дверь, в которой показался Винсент Дирик, торопившийся мне навстречу с протянутой рукой. Высокий и стройный, атлетически сложенный и, к тому же, полный энергии, он показался мне почти ровесником. Его бледное лицо венчала медная, до плеч, шевелюра. Не будучи симпатичным, этот человек, тем не менее, производил впечатление. Улыбка его открывала полный набор зубов, однако зеленовато-карие глаза смотрели жестко и внимательно.

– Доброе утро, сержант Шардлейк, – поприветствовал он меня. – Мы с вами как будто бы уже встречались в суде? И, помнится, я два раза победил вас? – Я не забыл этот голос, глубокий, скрежещущий… голос образованного человека, и, тем не менее, отдававший лондонской улицей. Хороший голос для выступления в суде.

– Согласно моим воспоминаниям, мы оба проиграли по одному делу, – возразил я.

– Вы в этом уверены?

– Вполне.

– Пройдемте в мой кабинет. Вы не будете возражать, если при нашем разговоре будет присутствовать мастер Фиверйир, мой клерк? – Он указал рукой в сторону молодого человека.

– Вовсе нет. – Моя стратегия заключалась в том, чтобы говорить, насколько это возможно, мало, позволяя Дирику выкладывать то, что он знает.

– Входи, Сэм. – Мой коллега распахнул настежь дверь в свой кабинет и пропустил Фиверйира перед собой. Я последовал за ним.

– Прошу вас, садитесь. – Винсент указал на табурет, поставленный перед его широким дубовым столом, а сам опустился в кресло и посадил помощника рядом с собой на другой табурет. Клерк взял в руки лежавшее на столе и уже заточенное перо и обмакнул его в чернильницу. Копии прошения Майкла Кафхилла и ответа Дирика лежали перед ним на столе. Расправив их обеими руками, Винсент посмотрел на меня. Улыбка покинула его лицо.