Хоб хлопнул по связке ключей на поясе, заставив их звякнуть.

– И все потому, что у вас не хватает решительности сказать Эллен, что ей хватает глупости думать, что вы будете спать с ней в этой комнате. Разве вы не знаете, что здесь всем известна ее безумная любовь к вам? – нетерпеливым тоном добавил он. – Ведь эта любовь стала поводом для шуток во всем Бедламе!

Я почувствовал, что краснею:

– Она хочет совсем не этого. Разве это возможно после того, что с ней случилось?

Привратник пожал плечами:

– Судя по тому, что мне говорили, некоторые женщины в ее ситуации становятся даже более охочи. Что еще может ей потребоваться от вас?

– Не знаю. Быть может, она мечтает о рыцарской любви.

Мой собеседник усмехнулся:

– Так эти вещи называют образованные. Скажите ей, что вы не заинтересованы в этом. Облегчите жизнь и себе, и всем прочим.

– Я не могу этого сделать, это будет жестоко. Мне нужно найти какой-то выход из ситуации, Хоб. Мне нужно узнать, кто ее родственники.

– Не сомневаюсь, что у адвокатов есть способы выяснить подобные вещи, – прищурился Гибонс. – Вам известно, что она действительно больна. Дело не в ее отказе выйти отсюда. Возьмем все эти придуманные болезни, а еще можно послушать, как она плачет и бормочет в своей комнате по ночам. Если хотите совет, скажу вам: уходите и не возвращайтесь. Пришлите этого вашего посыльного с известием о том, что вы женились, умерли, отправились на войну с французами…

Я понял, что со своей стороны Гибонс пытается дать мне наилучший совет. Впрочем, наилучший для меня, но не для Эллен, которая ничего для него не значила.

– Но что станет с ней, если я поступлю подобным образом?

Смотритель пожал плечами и внимательно посмотрел на меня:

– Ей станет хуже. Но можно ей ничего не говорить… Или, быть может, вы просто боитесь сказать ей это?

– Гибонс, не забывайтесь, – оборвал я собеседника резким тоном.

Тот пожал плечами:

– Ну, во всяком случае, могу сказать вам, что, если у наших подопечных в головах заводится навязчивая идейка, изгнать ее оттуда попросту невозможно. Поверьте мне, сэр, я провел здесь уже десять лет! И знаю, каковы они на самом деле.

Я отвернулся:

– Что ж, буду у вас примерно через неделю.

Хоб вновь пожал плечами:

– Вот и хорошо, надеюсь, это ее успокоит. Во всяком случае, пока.

Оставив кабинет, я вышел наружу через главную дверь, плотно прикрыв ее за собой. Приятно было оказаться вне затхлой и сырой атмосферы этого заведения. Я подумал, что правду об Эллен все равно необходимо выяснить, нужно только найти правильный способ.

Я вернулся домой, быстро переоделся в лучшую одежду и направился к лестнице Храма, чтобы найти лодку, которая доставит меня на десять миль вверх по реке в Хэмптон-корт. Прилив помогал нам, однако знойное утро не сулило лодочнику ничего хорошего. За Вестминстером мы миновали множество спускавшихся вниз по течению барж, груженных всяческими припасами – тюками с одеждой, зерном из королевских запасов… Одна из них оказалась груженной сотнями длинных луков. Покрытый потом лодочник не был склонен к разговорам, и я приглядывался к полям. Обыкновенно в эту пору колосья уже становились золотыми, однако непогода последних недель еще оставляла их зелеными.

Посещение Эллен оставило тяжелый след в моей памяти – в особенности слова Хоба о том, что у адвокатов есть собственные способы докапываться до истины. Мысль о том, что теперь придется действовать за ее спиной, была мне ненавистна, однако нынешняя ситуация продолжаться дальше не могла.

Наконец перед нами возникли высокие кирпичные башни Хэмптон-корта, поблескивавшие на солнце вызолоченные фигуры львов и разных мифических тварей, венчавшие печные трубы. Я высадился на пристани, которую караулили вооруженные алебардами солдаты. Со стесненным сердцем я посмотрел вдоль широкой лужайки на дворец Вулси