Шейн, который наблюдал эту картину из дверного проёма, мгновенно пересёк комнату и оттащил её от меня. Длинные ногти Велены проскрипели по ткани моего платья, и одна из кружевных тесёмок с треском оторвалась.

– Неблагодарная тварь! – шипела она, пытаясь вырвать руку из крепкого хвата Шейна, но при этом не сводя с меня взгляда. – Мы тебе всё дали! Жизни свои отдали! Твой отец женился на мне ради тебя, чтобы у тебя мать была, опора и защита! А теперь ты смеешь бросать меня здесь одну!

Казалось, она бы и Шейна укусила за руку, чтобы тот её отпустил, но, видимо, болезнь не до конца затмила её разум.

– Ты сама отказалась от того, что нас связывало, когда отдала меня карателям, – сухо ответила я. – И, знаешь что? Больше ты ничего не сможешь сделать. Потому что я – госпожа Лирель О’Шер, родом из Миррайи, и любые твои слова окажутся просто клеветой.

– Но как я буду здесь одна?! – внезапно сменила тон мачеха, и в её голосе слышались слёзы. – Как же, всё хозяйство на своём горбу тащить?!

– Ты сама выдала меня опальникам. Значит, я тебе никогда не нужна была. Разбирайся сама со своим хозяйством.

С этими словами я обогнула ошеломлённую мачеху и быстрым шагом вышла во двор. Но стоило мне только сбежать по ступеням крыльца, как Велена закричала мне в спину:

– Корову верни, тварь поганая!!!

Лиам, который выводил Ночку из сарая, обернулся. Шейн уверенно кивнул и жестом велел ему идти дальше. А когда Велена с криками бросилась в сторону Лиама, снова схватил её, на этот раз за шиворот тулупа, резко остановив мою мачеху на бегу.

– Эта корова вам больше не принадлежит, – проговорил он холодно.

– Моя корова! Моя! Я её Улику продать обещала!!!

– Забудьте про эту корову, – Шейн склонился и перешёл почти на шёпот, и Велена перестала орать, обернувшись к нему. – Больше вы её никогда не увидите.

И отпустил. Велена отступила на шаг, потом ноги её словно ослабели, и она упала на траву, пустым взглядом глядя вслед Лиаму.

Так мы и покинули мой отчий дом. Разные чувства рвали меня на части изнутри. Ведь в этом доме жила моя мама, его своими руками построил мой отец, и я сама много чего в нём обустраивала за все прошедшие годы. Но также в нём было и много боли. Смерть матери, арест отца, тяжёлые годы с медленно сходящей с ума мачехой. Уйти оттуда и оставить всю эту боль позади казалось отрадой.

Когда мы сели в экипаж и под мрачные взгляды соседей покинули деревню, Шейн спросил меня:

– Твой амулет. Он может вылечить что угодно? Почему ты не воспользовалась им, чтобы вернуть мачехе рассудок?

– Я не знаю, как он работает, – ответила я со вздохом. – Пыталась, много раз. Но что-то не получалось. Иной раз бывало он ставил на ноги тех, кто должен был погибнуть. Но Велена словно не принимала его помощи. Будто и не хотела. Иногда мне кажется, что ей нравится эта роль, что так она заставляет окружающих плясать под свою дудку. И это не она заболела душой, а родилась такой, и всё добро, что от неё исходит – лишь средство достижения желаемого.

Шейн медленно кивнул и больше ни о чём не спросил.

Некоторое время спустя мы оказались во дворе небольшой дорожной таверны. Её хозяином был господин Вильям, а его дочь Маргариту я знала лично. Хоть она и была на два года меня старше, всё же мы вместе сидели на школьной скамье. Детей в Мюррене и ближайших деревнях было не так много, чтобы формировать отдельные комнаты, и в школе было всего три класса: от семи до девяти лет, от десяти до двенадцати и третий – для самых упорных, тринадцати и четырнадцати лет, по окончании которого можно было ехать в Лефиа и поступать в городскую академию.