Никто не мог отнять у них вечера. Они гуляли в саду, они проводили часы в библиотеке, они послушно готовились к новым заседаниям, они дышали свежестью горного воздуха и впервые в жизни по-настоящему жили. Но постойте, почему вслед за Принцем я повторяю – «они»? Почему Принц неизбежно ухватывался за это местоимение и прятал за ним надежды, фантазии, домыслы, которыми питалась в те дни его воскресающая душа? Что мы знаем об Изабелле? Разделяла ли она его опьянение? Потеряла ли она, как и Принц, голову в эти чудесные дни? Переживала ли она когда-нибудь настоящую, неподдельную страсть, разбивал ли кто-нибудь ее сердце? Ах, не смотри на меня так – мне так проще рассказывать!

Послушай лучше, что случилось потом. Мне кажется, это было так.

Они были вдвоем, у фонтана во внутреннем дворике. Ночь спустилась на королевство, а с ночью взошла Луна, и на небе высыпали звезды, и редкие цветы в этом горном саду как будто потянулись ей навстречу и застыли в молочном сиянии.

Они говорили о музыке.

– Я люблю скорбную душу скрипки, – признался Принц. – Она говорит со мной как никто другой.

– Мне милей клавесин, – отвечала она. – Его клавиши поют мне о доме, где бы я ни была.

– Вы скучаете по дому?

– Нет, слишком мало я провела вдалеке. Но дом занял прочное место в моем сердце – только дайте мне время, и я непременно погружусь в меланхолию. Так было не всегда – только оказавшись на три года за границей для изучения наук я по-настоящему полюбила дом.

– А я полюбил вас, – сказал тогда Принц.

Воцарилась неловкая тишина.

– Вы знаете меня лишь неделю, – наконец укорила его Изабелла.

Он засмеялся, считая, что она дразнит его. Ах, Принц! Даже за эти семь дней ты должен был понять ее лучше.

– Но я уже знаю, что не хочу знать никого другого, – возразил Принц. – Прошу вас, если я смею надеяться на взаимность, дайте мне знак, не мучьте меня. Не отрицайте, что мы словно родственные души – мне кажется, что мы знакомы уже не один десяток лет.

– Я не верю, что вы могли так полюбить меня за столь ничтожный срок, – мягко возразила герцогиня. – Требуется гораздо больше, чтобы по-настоящему узнать человека.

Принц был уязвлен. Он чувствовал себя преданным. Все шло так чудесно, и взаимное признание уже казалось святой неизбежностью, но… Все ложь! теперь его надежды рушились по какой-то ничтожной, непостижимой причине.

– Что ж, – со внезапным ядом заметил он, – стало быть, вы и вправду никогда не испытывали столь глубокого чувства и теперь не решаетесь разглядеть его в другом человеке. Оно не ведает сроков и ограничений. Вы сомневаетесь в моей искренности и грешите на малую продолжительность нашего знакомства, в то время как я всего минуту назад опасался, что мое признание прозвучит запоздало. Зачем было давать мне такую надежду? Ведь мне не привиделись наши чудесные встречи, я не придумал себе теплоту ваших слов, я не вообразил себе удивительное совпадение наших вкусов?

Она не нашлась, что ответить.

– Увы, вот и ответ на мою мольбу – вы ни за что не были бы так жестоки, разделяй вы хоть малую толику моего помешательства!

– Вы сами называете это помешательством, лихорадкой, – заметила герцогиня, – а всякой болезни свойственно проходить.

– Как вы правы! Или она убьет меня, или ваша взаимность меня вылечит. В любом случае, помешательство не будет вечным – в этом я не смею вам перечить.

Они помолчали.

– Что же! Если вы требуете от меня прекратить преследование, – обиженно заметил Принц, – я не буду вам более докучать! Но ждите от меня перемены – я не склонен ветрено относиться к своим привязанностям.

– Я не прошу вас давить ваши чувства, – растерялась Изабелла.