– Спорить не буду, но несчастных женщин видел. Сказывают, нет большего наказания, чем делить постель с нелюбимым мужиком.

– А ты где на всех любимых наберешься? Стерпится, слюбится!

– Бывает, что не слюбляется. А ты, говорят, известный во всей округе мастер наличников. У тебя каждый узор не только красив, но и содержателен.

– Эх, Фома, ушли, те времена, когда на это обращали внимание. Но через те самые наличники намедни вызывали меня к царевичу, точнее к его матери, Марии Нагой.

– Так у них вроде терем каменный. Неужели тоже наличники нужны?

– Не наличники она заказала.

Домиан перешел на шепот, взял Фому за рукав и повел в сторону.

– Царский трон она заказала для своего сына.

Фома опешил.

– Так вроде Феодор Иоаннович, дай Бог ему здоровье, царствует и уходить никуда не собирается.

– Ты ведь знаешь, как у нас уходят, – Домиан начал говорить совсем неслышно, – вроде утром бегал, а в полдень кувырк и нету.

Фома со всей крестьянской хваткой гнул свою линию и не упустил подвернувшийся случай.

– Домиан, можно глянуть на будущий трон? Ей Богу, никому не скажу, словом не намекну.

– Так я же его только начал.

– Все одно глянуть охота. Когда еще царский трон увидишь?

– Ладно приходи. Только когда?

– Давай послезавтра. Престольный праздник, я работы отменю, и мужики отдохнут, и мы с тобой отметим. Утром схожу в церковь и сразу к тебе. Сказывай, где живешь?

В праздник Святой Троицы Фома отстоял службу в Спаса-Преображенском храме. Причастился, поставил свечи за здравие и за упокой. У кремлевских ворот ждали своего часа три коляски, все, которые тогда лётали по городу. Фоме понравился ражий мужик с аккуратной бородой и в разноцветном кафтане. Сговорились, но сперва заехали на рынок. Купленные гостинцы удивляли многих встречных: пряники мятные в коробе; связка баранок, густо осыпанных маком; мешочек с орехами и туесок меда. Создавалось впечатление, что мужику деньги девать некуда, или собрался кого-то подкупить.

Дом древодела выделялся из общего ряда изразцами и яркими красками. На каждой воротине висели по звезде неправильной формы, но они нисколько не портили восприятие, наоборот, неправильные формы притягивали внимание. Возница развернул коляску в сторону города и повторил договоренности заехать за Фомой, как только колокольный звон позовет всех на вечернюю службу. Видать в семье Домиана ждали гостя и за улицей наблюдали из окон. Не успел Фома приблизиться к воротам, как калитка отворилась, показался хозяин в нарядной рубахе с убранными под ленточный пояс волосами и лучезарной улыбкой.

– Здравы будем, Фома Иванович!

– Чего меня по-боярски кличешь? И тебе здравие, Домиан.

– Проходь в дом, самовар только закипел. Жена чайку заварит с душицей.

– Вот к столу, гостинцами побалуемся.

– Тю, да тут цельная ярмарка получается!

Поначалу за столом оказалось трое: двое мужиков и жена древодела. В доме стояла полная тишина будто никого более нет.

– А где же детки ваши? Пусть вместе с нами порадуются Троице.

– Лушка у себя, а малец усвистал с друзьями на Волгу.

– Так зовите дочь. Такая красавица только глаз радует.

Лукерью позвали, но вышла она не сразу. То ли стеснялась, то ли прихорашивалась.

– Здравия всем! С праздником Святой Троицы, Господи, благослови!

– И вам того же, Лукерья Домиановна. Вот напросился к батюшке вашему в гости.

– Мы гостей любим.

Долго пили чай в прикуску со сладостями. Говорить особо было не о чем. Чувствовалось, что в этом доме пустая болтовня не приветствуется. Фома выбрал самую душещипательную тему.

– А что, Лукерья Домиановна, ваш батюшка сказывал, что вы весьма разборчивы в женихах?