Дурнота пришла резко, до фиолетовых кругов перед закрытыми глазами… Сглотнув, все же сумел оставить содержимое желудка внутри и снова мысленно поморщился:

– Опять? И сколько дней на этот раз я не смогу пользоваться темпом?..

– Лешенька, ты меня слышишь? – в голосе Марии слышались трагические нотки.

– Да… – прошамкал я сухим языком. – Пить…

И попытался открыть зенки…

Господи, стыдоба-то какая! Жалостливые выражения лиц со слезами на глазах Марии, Варвары, сестер Гримальди, Стефании Бурбон и остальных девушек из нашей компании были еще понятны – чего еще от них ждать? А вот трагические физиономии Коли с Сашей, как и остальных молодых людей, реально напрягали!

Мария же аккуратно подняла мою голову за затылок и поднесла бутылку с водой к губам.

– Лешенька, ты же весь седой! – с надрывом заявила старшая сестра.

– Ваня говорил… – буркнул я, напившись. – Сфоткай и покажи, плиз… Ага, точно седой, – и растянул потрескавшиеся губы в улыбке, – только брови темными остались…

– Так порода! – горделиво выпрямилась сидевшая рядом Варвара.

– И не говори… – я попытался сесть, но дикая боль во всем теле не дала этого сделать.

– Лежи, Лешенька, лежи, – залепетала Мария, – дядька Иван сказал, что тебе пока вставать вредно.

– Где он? И где Прохор?

– Здесь мы… – оба-двое протиснулись через строй молодежи.

– Как обстановка? И не мог бы кто-нибудь найти мне походный стульчик, плиз?

Из краткого отчета воспитателя выходило, что серьезно никто из кортежа не пострадал, как и среди сопровождавших нас журналистов, малый свет практически полностью пришел в себя; Романовы в курсе и уже вовсю напрягают Бурбонов; трупы нападавших нашли, и сейчас там все оцеплено полицией в ожидании более квалифицированных представителей французских спецслужб. О том, что Ванюша успел проверить пару французов на предмет причастности к нападению, воспитатель сообщил мне на ухо.

– Трупы нападавших не опознаны? – уже сидя поинтересовался я.

Прохор поморщился:

– Говорю же, ждут спецов, а наши дворцовые, которые по наводке Ивана Олеговича их логово нашли, фотографии сделали и в Москву отправили. Пока глухо.

– Спасибо, – кивнул я, прислушался к себе, убедившись, что голова соображает вполне сносно, и вздохнул: – А почему я не вижу шевалье Дюбуа?

– Алексей, ты уверен?.. – протянул воспитатель, явно что-то заподозривший.

– Уверен.

Когда же начальник охраны французской принцессы вытянулся передо мной, я улыбнулся и не удержался от вопроса:

– Шевалье, стесняюсь спросить, а что у вас с лицом?

За француза ответил вовсю ухмылявшийся Кузьмин:

– А это он из машины неудачно выпал… Несколько раз подряд…

– Ясно. Шевалье, во-первых, хочу передать через вас его величеству Людовику, что мы с братьями и сестрами, а также с остальной российской молодежью крайне разочарованы подобным приемом на гостеприимной французской земле, и роду Бурбон очень повезло, что все остались живы.

Дюбуа согнулся в поклоне и не спешил разгибаться, а Стефания покраснела и опустила голову.

– Во-вторых, прошу передать его величеству, что мы все очень надеемся на неповторение подобного впредь. В-третьих, требую, чтобы черепа всех пятерых нападавших после необходимых следственных действий были переданы в мое личное распоряжение.

Прохор тяжело вздохнул, Ванюша вовсю ухмылялся, как и Коля с Сашей, молодежь же уставилась на меня круглыми глазами, а Дюбуа изобразил некое шевеление головой в поклоне.

– Идем дальше. Шевалье, вы меня бесите. Бесить вы меня начали еще в Москве, продолжили в деле с… со швейцарским шоколадом, а сейчас так и вообще у меня не хватает слов! Но!.. – я сделал многозначительную паузу. – К вам мы уже привыкли, ее высочество Стефания к вам явно относится с симпатией, а русская поговорка гласит, что коней на переправе не меняют. Так что можете передать его величеству, что мы все очень расстроимся, если не увидим вас на прежнем месте.