Кукушкин поймал себя на там, что сжимает стакан и не чувствует обжигающего стекла. Только сейчас он вдруг начал понимать, что такое это самое бремя меча и как оно влияет на психику рыцаря.

Ланселот смотрел как будто сквозь него, в глазах прыгали огоньки свечей, и впервые Кукушкин увидел в наставнике что-то жуткое… и жалкое в то же время.

Он решил, что не будет спрашивать, почему Ланселот сегодня пытался отказаться от своего меча.

Но Санчо не мог не спросить об ином.

– Мне тоже надо будет так?..

– Тебе решать. Чем больше пользуешься всякими… техническими благами, тем глубже погружаешь руку в черную дыру, и нет никакой гарантии, что тебя там не схватят и не укусят. Где иллюзия – там нежить и Хаос. Так что смотри. Другие рыцари не строили жизнь, как я. Но почему-то я протянул дольше. Ты пей чай, остынет! Зря я, что ли, свечи на кухне жег?

Санчо отхлебнул, но больше для вида.

– Пошли во двор, – Ланселот встал.

На этот раз он все же зажег керосиновую лампу. Свечей велел не брать.

То, что Кукушкин принял в темноте за сарай, оказалось… кузницей. Вернее, только один отсек этого строения. Там стояли: горн, наковалья, ящик с углем и все прочее. И Санчо мгновенно понял, что именно кует здесь рыцарь. Вдоль стены на подставках ждали своего часа несколько мечей, шпаг и сабель.

Другой отсек был столярно-слесарной мастерской. Кукушкин сразу рассмотрел вполне современный токарный станок.

– Не в каменном же веке жить, – ответил Ланселот на невысказанный вопрос.

– А там что?

– Спортзал.

В третьем отсеке висела пара обмотанных серебристым скотчем боксерских мешков. Стояла конструкция из нескольких шин, уложенных в стопку и нанизанных на деревянный столбик, будто игрушечная пирамида. Еще там был похожий на огородное пугало манекен с отметинами, сделанными то ли углем, то ли черным фломастером – явно места для попадания острием клинка. В углу ощетинился иной манекен, деревянный, из китайских фильмов про кунг-фу: поставленное на попа бревно с несколькими торчащими палками, имитацией рук противника.

Однако неспортивный Санчо посмотрел на все это богатство равнодушно и устремился к стойке с холодным оружием.

– А можно?..

– Конечно, – разрешил Ланселот.

Кукушкин почему-то ждал, что в темноте по-кошачьи зеленые глаза рыцаря должны еще и светиться. Но ничего такого он не заметил. Ланселот щелкнул выключателем, и в мастерской зажглась лампочка под потолком.

Санчо вытащил клинок с затейливым эфесом, закрывающим всю кисть. Взмахнул несколько раз. Оружие было куда тяжелее, чем он ожидал.

– Я тоже с детства это дело любил, – Ланселот присел на табурет о трех ногах. – Помню, брал здоровые гвозди и подкладывал их на рельсы. Поезд шел, а я потом пытался заточить то, что получилось от сплющивания. Но дальше как-то не пошло. Я стал школьным учителем.

– Правда? – Санчо даже отвлекся от клинка. – А что вели?

– Русский язык… Недолго. Просто деваться было некуда, я ничего больше тогда не умел. Учился в аспирантуре и работал. Диссер так и не защитил, в рыцари подался, – он выдал фирменную ухмылку. – Смешно, к армии считался негодным – астма. Потом все прошло, когда Экскалибур появился. В общем, в школе мне не сильно нравилось, я просто себя бесполезным считал. Ну, зачем им все эти правила русского языка, они же ими не пользуются! У них родители-то у всех на иномарках. И что я им скажу – «любите предмет, в жизни пригодится»? Они же видели, что я сам его не особо… А школа-то еще была с английским уклоном. Там одно было хорошо – каникулы. Время свободное. А я любил по таким вот трущобам гулять. В общем, летом все и случилось. Незнакомую улицу нашел. Вроде вот живешь в городе, каждая пядь земли тебе знакома, ан обязательно встретится место, куда нога не ступала. Шел домой новой дорогой и решил попробовать. А там засада. Тролли-отморозки. Вся нежить, она жизнь из людей по чуть-чуть тянет, этим и существует. Замечал, наверно, усталость после того, как долго по телефону говоришь? Вот оно так же и бывает. А отморозки хотят все и сразу высосать, что вампиры, что эти. А я как-то сразу понял, кто это. Что не бандюки и не гопники. Сначала испугался до смерти, а потом ненависть какая-то пришла. Вернее, даже не ненависть, а досада. Подумал, мне бы меч, я бы их сейчас в капусту, а так подыхать ни за что… Больше всего на свете не хотел быть невинной жертвой. Уж лучше – виновной. А меч вдруг и пришел. Прямо в руку.