Фальстааф отбросил сигару, выкурив меньше половины, и отхлебнул немного охлажденного вина из кувшина. Ульрик, расположившийся в соседнем шезлонге, всхлипнул и выплеснул содержимое своего фужера на песок.

– Я так соскучился по старому доброму элю. Здешнее пиво такая гадость.

Фальстааф удивленно посмотрел на слугу:

– Ну, уж извини, я никогда не пил ни того, ни другого, поэтому мне трудно придать этому напитку нужный вкус. Надеюсь, это все о чем ты жалеешь, попав в этот эдем.

– Нет не все, – огрызнулся Ульрик, – У меня там много чего осталось… В отличие от вас!

Маг ели удержался, чтобы не сказать грубость, но у него самого на душе скреблись кошки.

Полдень приближался, и пора было возвращаться в отель. Гоблин, и сам прячущийся от солнца под зонтиком, не уставал напоминать Маэстро, что дневное солнце вредно для их никогда не загоравшей кожи.

В номере было непривычно тихо и пустынно. Елена пронеслась в жизни Фальстаафа подобно урагану, и теперь его терзала скука. Еще вчера он думал, что любовь никогда не забудется, а сегодня здраво поразмыслив, решил, что, может, так оно и к лучшему. Красавицу притянуло к магу корыстолюбие, но тень его славы стала постепенно ее раздражать. Любви тут, пожалуй, и не было, просто страсть красивой женщины была новинкой для мага, отшельничавшего почти четверть века.

Однако обнаруженная им безделушка Елены, оброненная во время торопливых сборов, ввергла его в уныние. Чародей попытался даже позвонить ей, но в трубке раздался чувственный мужской голос, и Фальстааф прекратил попытки вернуть свою пассию.

Маг старался, как мог, выбросить из головы все мысли о возвращении домой, но, как оказалось, и Ульрику слова Елены запали в душу.

– Хозяин, мне здесь надоело, – проскулил гоблин, – Мне здесь все надоело! И люди, и дома, и еда, и одежда…

– Клянусь могилой матушки, вернись ты домой, загрустил бы по здешней вольготной жизни! – постарался пошутить Фальстааф.

Физиономия гоблина стала совсем кислой.

– Зачем вы этого дракона с цепи сняли? Теперь его не запугаешь одним браслетом.

– Тебе-то чем плохо? – возмутился маг, – Что ты раньше видел со своими сушеными шкурками, ступками да ретортами?

– Все! Все плохо! – совсем расклеился Ульрик, – Я совсем один! Я внушаю отвращение! Надо мной все смеются.

– Что, здешние женщины тебя не любят? – усмехнулся Фальстааф, – Они тебя и там вниманьем не баловали.

– Вопрос в том, что здешние женщины не нравятся МНЕ!!! – отрезал гоблин.

Фальстааф был озадачен таким подходом.

– Вот как… – только и смог сказать он.

– Вот именно, – уже спокойно подтвердил Ульрик, – И, кроме того, у меня была подруга дома… моего племени… У нее была самая зеленая кожа в мире! И такие прекрасные крохотные глазки, цвета человечьей крови! А эта щетина на загривке, и клыки в целый палец, желтые как старая кость.

Маг почувствовал, что его сейчас стошнит. Но Ульрик продолжал свои излияния:

– Она всегда красила свои загнутые коготочки лаком… Наверное, ее уже кто-нибудь соблазнил. Совсем молоденькая, только триста двадцать годков…

– И что же ты… Кхе-кхе, … – совсем растерялся Фальстааф, – Хотел обзавестись… семьей? Бросил бы меня?

Ульрик примолк и засопел. Но потом тихонько пробурчал:

– Да, пора бы уж… на покой. Учителю вашему служил, и отцу вашего учителя и еще…

– Хватит-хватит! – рявкнул маг, – Если ты так хочешь домой, то катись, и пусть проклятый дракон тебя слопает.

Гоблин сразу притих, удрал в другую комнату и врубил телевизор на полную катушку.

«Ну, все! – подумал Маэстро, – Пора возвращаться к работе! А то я с ума сойду от этой ностальгии».

Фальстааф сидел в своей гримерной после представления, устало разглядывая свою физиономию в зеркале, когда в дверь неожиданно постучали.