Да и за время погони, стая-то и не заметила, что лоси вошли в свой, теперь уже хорошо знакомый им родной апукинский лес, который их не только летом кормил, но и зимой грел и всегда обогревал, а еще и как бы совсем нежно как своих родных друзей оберегал. Если на льду реки Апуки, промерзшей до самого до дна волки легко бегали за стройными и поджарыми лосями, то войдя в густой лес, где снег доходил до брюха самому высокому сохатому, а это чуть ли не метр и двадцать сантиметров здешнего снежного безмолвия, сыпучего как пустынный песок белого снега, где ты не имея здешних изобретенных наверное еще в каменном веке снегоступов буквально по пояс погружаешься в него и уж никакая сила не способна тебе тогда помочь двигаться вперед, чтобы хоть как-то преодолеть здешние пространства, чтобы еще и любоваться здешними апукинскими просторами…

И понятно, что здешним камчатским полярным волкам, каким бы он крупным и матерым не был такой снег преодолеть уже никак не под силу, а еще и шаг у лося такой большой, что волкам и было разве что, не солоно хлебавши, воротиться на тот холодный скользкий ледяной покров реки, чтобы затем жалобно хором оттуда завыть буквально на всю ночь:

– У-у-у! И-у-у! У-У-У-у…у…у…у…у!

– У-у-у!

И, вновь -У-У!

– У-У-У-у…у…у…у…у!

И понятно, что им нужно теперь тихо завыть всем вместе и еще по очереди так по-волчьи жалобно, в таком их волчьем никому, не передаваемом унисоне, что только окружающие высокие апукинские раскинувшиеся на север и пахачинские горы, подступившие откуда-то с юга и здешние необозримые с этих гор бескрайние апукинские просторы могли его не раз, ясно отражая от своих теперь заснеженных склонов повторить ясно, уведомляя всех здешних обитателей, кто во время еще ранней осенью не ушел или не улетел в далекие южные края, уведомляя их о настоящей и реальной угрозе их жизни, и реальной угрозе их зимнему существованию здесь на реке Апуке и на заиндевевших от влаги тихоокеанской апукинских просторах. И вот, над извилистой рекой Апука еще долго неслось их, отраженное от гор:

– У-у-у! И-У-У!

– У-У-У-у…у…юу… иу… ау!

И это их хоровое -У-У-иу-ау! вызвало естественную глубинную мышечную дрожь не только у здешних самых крупных млекопитающих лосей, но и вызвало даже тихое замирание прижимающегося к земле всего живого, что было здесь, что жило зимой здесь, быстро прячась в своих незаметных дуплах, в своих тундряных здешних норках, в своих ночных схронах, в своих бесчисленных горных распадках.

И затем голодным волкам пришлось еще не раз громко завыть хором, одновременно жалуясь холодному здешнему покрывалу неба и на свою особую волчью судьбу, и на вероятный очередной их голодный вечер, когда уже чуть не целую неделю живот так сильно от голода подтягивает к твоему гибкому позвоночнику с такой силой, что твоя любимая волчья пища – кровянистое теплое мясцо, тебе такому голодному волку снится теперь буквально всю ночь, а твои зубы сами даже во сне только и щелкают, как бы налету, ловя его и ты даже в тревожном, как у всех здесь сне постоянно рычишь уже не ведая, что же принесет тебе день грядущий и, что ты может быть завтра найдешь на своей здешней волчьей тропе. И она или он из его стаи уже согласен даже на холодный замерзший окаменевший на здешнем ветру и тридцатиградусном морозе без единой жиринки труп старой черной пусть и их чукчей божественной вороны, которая хоть и считается у здешних чукчей, олюторов, нымылан, лауроветланов и коряков настоящим божеством, но голодному волку естественно сойдет слегка перебить свой постный зимний здешний апукинский голод.