Лязгнуло металлом решетки. Послышались невнятные чертыханья. Потом совсем рядом зашелестели шаркающие шаги, и нетрезвый голос сторожа затянул прерванную песню.

Из клетки утробно рыкнуло. Старуха глянула на своего любимца. Дикий кот сидел, уткнувшись лбом в металл решетки. Глаза огромной пантеры наполнились смертельной тоской. Со стороны могло показаться, что зверь понимает смысл песни.

На дорожке между вольерами появился Егор Тимофеич с ополовиненной квадратной бутылкой в руке. Замер, вгляделся в ночь и направился к старухе.

Сторож остановился и приложился к горлышку.

– Ой, кому-то нынче плачется, а кому смеется, – повторил он обычным голосом. – Старая, а тебе смеется?

– Мне улыбается, – отозвалась старуха. – Опять напился, Егорушко?

– А че еще делать? – сторож приложился к бутылке, крякнул и глянул на этикетку. – О! Знаешь что это? Абсент. Знаешь, сколько стоит? Уууу. Можно было бы за те же деньги пол-ящика водки купить. А то и ящик…

– Так чего ж не купил?

– Пока деньги есть, хочу попробовать. А то так жизнь проживешь и помрешь в неведении. Водку-то я пробовал и еще успею. А этого… От него, говорят, можно зеленую фею увидеть. А я вот сколько выпил, а вижу только старую ведьму.

Сторож хихикнул собственной шутке, потом отчего-то опечалился и зло сплюнул:

– Не смеется мне сегодня, старая. И вообще не смеется. Вся жизнь несуразная. Вот ведь. Даже фею зеленую и то не вижу… Ван…

Сторож запнулся и запустил пятерню в волосы, словно пытаясь выковырять из башки забытое имя. Потом опять сплюнул.

– Ван… иностранец какой-то с этого дела фею видел. Даже вроде портрет ее намалевал. А мне вот не везет. А ты все со своим котом диким сидишь. Вот смеется тебе? А ему?

Пантера отступила от решетки и ушла в дальний угол.

– Не смеется, – кивнул Тимофеич. – Плачется. А ведь он кот, хоть и лесной. С чего ему плакать? А я тебе так скажу, старая, у нас тут всем плачется. А кому смеется, тому до слез.

– Пьян ты, Егорушко, – покачала головой старуха. – Иди-ка спать.

Сторож покачнулся и двинулся прочь. Потом остановился, повернулся и глянул на старуху.

– Спать-то я пойду… а вот ты мне скажи чего спрошу. Ты вроде как чье-то будущее видишь, чего-то там про кого-то знаешь… Вот увидь пожалуйста, когда нам смеяться начнет? Когда плакаться перестанет? Вот что будет лет через двадцать, а?

Старуха пожала плечами.

– Не знаешь, – горько усмехнулся сторож. – А еще всевидящая.

Она смотрела в удаляющуюся ссутулившуюся спину обиженного жизнью человека. Не дай бог ему узнать о том, что ей привиделось. И без того пьет без просыху, а если узнает о том, что через двадцать лет, может и вовсе ничего кроме слез не будет…

Впрочем, если сидеть и ничего не делать, так может случиться, что и слезы лить некому станет. Старухи поднялась и двинулась вглубь парка.

С этой стороны, где не было фонарей, пруд казался бездонным и черным, как глаз пантеры. Старуха опустилась на колени у самой кромки воды и принялась вглядываться в собственное отражение. Полная луна и ясное небо были кстати. А вот ветерок, что рябил воду и рассыпал картинку, мешал сконцентрироваться, чем немало злил.