– Что-то не так!…

– Она вчера сказала, что опять пойдет в этот комат, хотела отпроситься с работы. – Брат снова прикладывал снег к щеке, повернувшись к окну. Я взялась было за ножик, чтобы дочистить картошку, но в это время послышался сильный стон, потом еще. После этого мне послышались какие-то звуки. Вскоре мы тихо подошли к двери ее комнаты. Мы услышали, как мама с каким—то свистом втягивает в себя воздух, потом слышались непонятные, вздрагивающие звуки, больше похожие на сдавленный кашель с чиханием.

– Рыдает, – прошептал мне на ухо Сережа, – в подушку.

– За что?! – услышали мы приглушенный вскрик. – За что?! Двое детей, несовершеннолетних, ему далеко за сорок… За что?! – и снова послышались сдавленные всхлипы. – Что я теперь? Что мы теперь? Они четыре месяца считали его дезертиром!… Заплатили три копейки, а полгода шиш соси… За что? Мы переглянулись с братом. Рядом с дверью послышалось покашливание. Мы немного отошли, дверь распахнулась. Вышла мать с растрепанными волосами, в уличной одежде. Пошатываясь, она неловко оперлась о стену и прохрипела:

– Дети… – мы оба обняли мать. Она, вздрагивая, тихо проговорила: – У вас больше нет папы. Четыре месяца считали его дезертиром, а сегодня отстояла очередь в этом комате и мне сказали, что он погиб. Геройски погиб. Я не слышала ничего про компенсации, про награды… Зачем они? За что—о?! – мама медленно, сползая по стене, опустилась на пол и громко зарыдала.

Я думала, она возьмёт и решится.

Не вот это вот – размеренное, надёжное, возможно, даже на всю чёртову жизнь. Ромка, жгучий брюнет восточных кровей, невысокий, крепкий, последнее время заматеревший, может быть, однажды возьмёт и решится не этих стричь, а, например, брить бороды тех, и брать за это дороже. Но и это не факт. И это точно все возможные изменения и неожиданности.

С ним надёжно и не страшно.

Они когда-то встретились в 37 трамвае, долго ехали, доверились друг другу, открылись. Потом вместе смеялись, гуляли, ходили в планетарий, учились заниматься любовью. Ромка бацал на бас-гитаре и катался на ролах в Кусково.

Позже, когда всё уже смешалось, она умудрилась настоять на дружбе с Ромкой, у них даже почти получилось – дружить.

Когда уже появился Костя и спутал все карты.

Она не знала, что он её будущий босс, когда впервые увидела его на сборном корпоративе. Командир успешных продажников.

Она не знала, что у него подружка-почти-жена, но тут-то без вопросов, «не бывает, чтобы такие одни.

– Какие такие?..»

Поля ладная, яркая, с синими глазами, волосы вьются (достали!), на левой щеке ямочка, лицо всё из улыбок, когда ей хорошо.

Ей надо чаще улыбаться. Ну и любить, да.

Костю нельзя было не любить. Не хотеть. Не поддаться ему.

Он закусил удила, он вышел на охоту, он даже в какой—то момент всё своё поставил на карту.

Разорвал с той, чтобы быть с ней. Когда Поля, дрожа внутри, велела ему сделать выбор. (Ромка раньше неё всё понял и ей смог объяснить, как друг).

Костя снял роскошное жильё в новостройке, на последнем этаже, с выходом в зимний сад, где—то на Юго-западе. (Вот бы видела мама!)

Чтобы Поля переехала туда к нему. И она даже перевезла свои коробки из двушки-распашонки в Перово, которую снимала с подружкой со студенческих лет.

И не смогла. Ни одного дня не смогла. Слишком разные цели и смыслы. Но ей нравилась идея о них. Он нравился (понравился бы) маме. Ей хотелось доказать папе, что и у неё – парень, что и она может быть в любви, в отношениях, с достойным человеком. Всё, наконец, как у людей. Не «Х-м-м-м, парикмахер…».