Да и вообще на протяжении последних лет десяти никто из начальства особо не интересовался набирающей силу бардовской песней, считая её лёгким и не заслуживающим внимания развлечением под гитару в тёплой выпивающей компании. Тем не менее не обращать внимания на этот вид народного творчества становилось всё труднее и труднее. Теперь уже почти из каждого второго магнитофона разносился хриплый рёв Высоцкого, а следом за ним всплывали другие замечательные песенники, которых слушали куда внимательней, нежели набившие оскомину хиты советской эстрады. Окуджава, Визбор, а кое-где даже – свят-свят-свят! – жуткий запрещённый Галич…

К вечеру бардовской песни в институте готовились с не меньшим энтузиазмом, чем раньше готовились к конкурсу вокально-инструментальных ансамблей. Комитет комсомола, ответственный за вечер, постоянно теперь составлял и пересоставлял списки желающих с разных факультетов и курсов, изъявивших желание выйти с гитарой на сцену в актовом зале и исполнить что-то своё. Главное, твердилось всем перспективным участникам, чтобы не было махровой антисоветчины, иначе… Далее шло глубокомысленное молчание и недоброе покачивание головой. Но все и так понимали, что это значило. Впрочем, особых волнений комитет комсомола опять же не испытывал, ибо хорошо знал свой контингент – кому из студентов охота вылететь из института с волчьим билетом, и даже не за успеваемость, а всего лишь за распевание песенок под гитару? И это были вовсе не шуточки…

С утра в тот день в актовом зале было не протолкнуться. Сновали какие-то парни с загадочными лицами непризнанных гениев и гитарами на плече, девицы с совершенно безумными взорами, неизвестно чем озабоченные. Лишь Гриша теперь ходил вместе с Яшкой, звёздный час которого, как ему казалось, был близок, и никому не отвечал ни на какие вопросы. Лобзик был, естественно, с ними, но тоже хранил загадочное молчание.

Слух о том, что Гриша будет исполнять какие-то страшно запрещённые песни, разнёсся по институту с быстротой молнии. И никому, чёрт побери, не объяснишь, что «антиармейские» песни – это вовсе не антисоветские, за которые можно запросто загреметь. Разве это кто-то услышал бы? Все лишь хитро посмеивались и втайне восхищались смелостью и отчаянностью этих двух парнишек с ещё не отросшими после армейских нулёвок волосами на макушках.

По программе предполагалось провести два отделения по часу, но так, чтобы все желающие уложились в первом отделении и максимум в начале второго отделения, а оставшееся время полностью отдать Грише. Ясно было даже ретивым комсомольским вожачкам, что после него ни у кого уже не будет храбрости выступать…

Яшка не стал садиться в зале, а решил следить за концертом из-за спин зрителей. Он заранее понимал, что, волнуясь, усидеть не сможет, но и за кулисами недалеко от выступающего Гриши ему ничего увидеть не удастся, а значит, лучше следить за реакцией публики сзади, из-за спин.

Что происходило в первом отделении, он почти не запомнил. Сменялись какие-то лица, у кого-то не строила гитара, и это вызывало смешки из зала, а кто-то просто забывал слова собственных песен. Всё это публикой воспринималось спокойно и дружелюбно. Кому-то доставались жидкие аплодисменты, на кого-то даже посвистели, но чувствовалось, что по залу гуляет напряжённое ожидание и какая-то скрытая энергия. Достаточно было, наверное, единственной искры, чтобы всё полыхнуло… Так, по крайней мере, казалось Яшке.

Все выступающие закончили исполнять свои песни в первом отделении. Никто почему-то не рискнул выступить во втором отделении перед Сладковым. Многие с ним наверняка не были даже знакомы, но слухи и перешёптывания создавали вокруг него какую-то странную таинственную атмосферу. Ещё не спев ни одной песни, Гриша уже стал гвоздём программы…