– Не верю! – крикнул он, но двери все-таки открыл.

Вот же дурость человеческая.

Ввалился я и к нему нахрапом:

– Показывай свой баян!

– У тебя-то какой к нему интерес? – вытаращился он. – Я только бабам на нем пиликаю.

– А я намерен твои пиликания прекратить! В корне!

– А как же мужское товарищество? – скуксился он. – Брат же ты мой по роду-племени.

– Товарищество товариществом, а пиликает каждый по-своему, – сурово заявил я. – И как ты пиликаешь, мне абсолютно не нравится. Да и заказ на тебя поступил, честно говоря, так что не серчай. Не я обвинитель твой, уж не обессудь. Я всего лишь – длань мстящая.

Как только распознал он безвыходность свою, так и бросился на меня, сцепились мы с ним в жестокой схватке. Тут меня вмиг и накрыло: то ли содержимое чекушки второй волной подоспело, то ли боевые инстинкты возобладали.

Короче, дальше ничего не помню. Фрагменты лишь отрывочные выскакивают в памяти, как в страшном сне: мехом внутрь, мехом наружу и меха в клочья. Быть может, всё в пьяном бреду привиделось. Однако единственная неистребимая уверенность в голове образовалась – пиликать бабам он больше точно не сможет.

***

Через пару дней я в себя пришел и сразу к бывшей – на разведку. А она рада до смерти, на шею мне бросается, как кошка ластится, мои ноздри запахом борща дразнит, а я же два дня беспробудно… не евши.

– Заживем теперь припеваючи! – развеселилась бывшая, пританцовывая. – Отпустила меня болезнь баянная, и все распрекрасно стало.

– А мне с чего припевать? – буркнул я угрюмо. – От тебя и лобзаний теперь вряд ли дождешься. Устроила, недотрога, етить твою, баянный карантин.

– Укокошил его?! – завизжала вдруг она то ли от восторга, то ли в истерике. Этих баб же не поймешь. – Нет, не говори! Не рассказывай ничего, знать мне не надобно. Не дура, сама всё понимаю.

– С ума сошла?! – вскинулся я. – Мокруху мне шьешь? Да это и не эстетично! Живой он! Я лишь пиликалку ему повредил. Напрочь. Всё точно по инструкции. Хотя, может, слегка и увлекся. Да что теперь. Ты же рада, у тебя всё в гору?

– Еще как в гору! – приплясывала она. Я даже засомневался в ее излечении. – Кстати, заслуженный бонус тебе – сто пятьдесят грамм!

– А больше нельзя?

– Норма! Утвержденный размер.

– Кем это утвержденный? – спросил я, насупившись. – Кто-то еще про наши дела знает? А почему раньше наливала без ограничений?

– Наливала, чтобы заманить тебя, простофилю, – хихикнула тетя Мо. – Отныне всё строго будет. Шаг влево, шаг вправо – и пьешь только молоко. А заведует всем колдунья та самая. Имеет она к этому свой интерес. Да неважно. Главное, что она меня и трудоустроила. Теперь я начальница склада, но не простого, а волшебного. Удивляться не стоит, понятно же на кого работаю.

Подумал я: «Совсем крыша у бывшей скособочилась. Да пусть потешит себя сказками. В женской голове лишь иллюзии и уживаются».

Она вдруг хвать меня за руку и в кладовку тащит к антресолям. А там на табурет – прыг, дверцы – нараспашку и рукой туда тычет:

– Видишь, нет ничего.

– Ну, – согласился я с очевидным.

Бывшая дверцы прикрыла, руками в воздухе круги почертила, пальцами встряхнула и зловеще так прошептала:

– Было пусто, стало густо!

Снова дверцы открыла, а там коробочка возникла невесть откуда. Обычная коробочка с белыми боками, и крышка на ней такая же картонная.

– Шалишь, фокусница! – меня на мякине не проведешь. – Где ж тут волшебство? За какую-нибудь веревочку незаметно дернула. Давай сначала, и чтобы в шкафчике бутылка появилась, тогда поверю.

Тетя Мо губы презрительно поджала, щеки втянула, но снова всю процедуру повторила точь-в-точь как и прежде. И вот те раз! Гляжу, стоит родная, даже запотевшая, охлажденная! Я стиснул ее крепко в объятьях, бутылку, разумеется, чтобы не испарилась. А у самого в сердце как екнет – аж до самой ширинки пробрало.