– А это имеет смысл?! – прошипел Кальдур и махнул в сторону воительницы. – Этого уже не скрыть.

 Шишка над его бровью не выдержала издевательств, пошла трещиной, Кальдур со всех сил прижал её ладонью, но это не помогло. Крупными каплями кровь пачкала пол пещеры.

– Не сердись, мальчик, я всего лишь хочу разобраться в истине, – голос Дукана из угрожающего вдруг сделался мягким и успокаивающим, он протянул Кальдуру платок. – Я всегда считал, что живой доспех становиться частью носителя. Нельзя перестать быть кайрам. Разве это не так? Как тебе удалось снять его? Тебе помог… кто-то из них? Ты попросил помощи бледного колдуна, да? Так дело было?

– Что? – глаза Кальдура округлились от удивления, он поднял свободную руку перед собой. – Да я бы в жизни к ним не сунулся! Я жить хотел, так-то. Мне пока не надоело… Я не снимал доспех. Он сам меня покинул. Сгинул в реке.

– Почему? – Дукан нахмурился.

– Я не знаю. Правда не знаю.

Дукан не сводил с него глаз, поиграл челюстью, словно пробуя его слова на вкус, убрал руку с эфеса и кивнул.

– Хорошо, мальчик. Сейчас мы разведём огонь и поставим чай. Мы все немного устали и на взводе. День был не из простых. Я дам тебе лепёшку с сыром, а ты расскажешь мне всё. Всё, что видел и всё, что знаешь. А потом мы подумаем, что со всем этим делать. Идёт?

***

Пресная лепёшка из грубой муки и миска травяного чая подействовали на него как чарка отменного самогона, когда он был значительно младше и пробовал это пойло в первый раз. Ноги его затряслись, потом расслабились, захотели сидеть, и черт их заставишь теперь куда-нибудь сдвинуться. Он расположился на втором ложе, придвинулся спиной к уже нагретому камню, чувствовал расходящееся от живота тепло и старался дышать спокойно. Руки и нижняя его челюсть ещё подрагивали от нервов, близости смерти и перенапряжения. Он снова выбрался, был жив и в безопасности. Привычное чувство какой-то животной радости снова захватило его так же, как часто бывало много лет назад после подобных испытаний.

Но бдительности он старался не терять и изучал нового седовласого приятеля. Впечатление от того складывалось странное. Лет ему был около пятидесяти, он был крепким и высоким мужчиной, каким-то образом умудрившимся поседеть полностью так рано. Черты его лица едва ли можно было назвать благородными – слишком мощная и кривоватая челюсть, нос картошкой, нависающий лоб. Волосы, собранные в короткий пучок, выстриженная ухоженная борода, недешёвая, аккуратная, одежда с богатой выделкой и очень хорошая обувь говорили если не о его высоком происхождении, то, по крайней мере, о богатстве или причастности к какому-то высокому положению. Тембр голоса его был на удивление приятен, седовласый имел хорошие манеры и был научен разговаривать правильно.

При всём этом, странный человек был покрыть дорожной грязью и пылью так, что всё это можно было разглядеть только в упор. Стоило седовласому прекратить разговаривать, и он замирал, прикрывшись плащом и практически сливался с окружением, будто опытный охотник в лесу. Одновременно веяло от него опасностью и тут же хотелось ему довериться и открыться.

Пока они пили чай и играли в гляделки, Анижа занялась раненой. Аккуратно вытащила стрелу, зажала рану и пыталась остановить кровь. Её было немного, тонкой струйкой она стекла за бок воительнице, и это были хорошие новости, Кальдур знал, что такая потеря крови не смертельна, а даже полезна – почистит рану. Анижа же нервничала, её лицо то и дело заливал пот, она была очень сосредоточена и не спускала глаз со своей пациентки ни на секунду. Её учили лечить раны, что можно было получить в поле, полоснув по себе ножом, попав в ногу косой, или став жертвой иных неприятностей. А вот раны боевые она видела впервые.