– Извините, пожалуйста. Сейчас переоденусь и уйду.

– Да что нам от твоих извинений, дебил? Нам жить теперь на какие шиши, детей кормить?

– А у меня жена беременная, – подал голос Лёха, флегматичный губастый крепыш, более спокойный, нежели остальные, но под влиянием сложившихся обстоятельств принявший сторону масс без колебаний.

– Я понимаю, – выдавил я, с трудом преодолевая нарастающий комок в горле.

Сашка взвизгнул:

– Нет, вы на него посмотрите – понимает он! И что прикажешь делать с твоим пониманием, которого у тебя, к слову, ни хрена не наблюдается?

– Н-не знаю… – выдавил я и тут же захлебнулся от удара. Сашкин кулак молниеносно врезался мне сначала в солнечное сплетение, затем, спустя доли секунды, в лицо.

Отлетев в сторону, я приложился затылком об угол стола. Моё сознание отключилось, как электрическая лампочка.

Очнулся я от резкого вкуса и запаха водки, которую Сашка прямо из бутылки заливал мне в рот под дружное ржание остальных.

– Э-э, что это значит?!! – вскочил я.

– Живой? – глумливо расхохотался Сашка. – А теперь переодевайся и вали отсюда, обоссыш вонючий!

Кое-как сменив спецовку на спортивки, я направился к выходу.

Закрыв дверь, я задержался за ней – до моих ушей долетело начало спора.

– Слышь, Тарзан, а может, ты это зря? Ты же его знаешь, он запросто пойдёт в ментуру. И всех заметут, разбираться не будут…

– Да хватит тебе, Васюсь, ни в какую ментуру он не пойдёт. А пойдёт – и что он им скажет? Что звездюлей получил? А за что он их получил? Ага, бригаду подставил…

– Думаешь, он так и скажет?

– Скажет, не скажет… Всё равно дознаются. И просто поржут. Скажут, что сам виноват. Это лучший вариант для него. Есть и лучший для нас – Ден или заказчик подаст в суд, и весь наш долг переведут на Лёвку. Это скорее всего. Так что дыши ровно. В крайнем случае скажем, что пришёл на работу бухой, а в ответ на замечание полез драться.

Васька не ответил. Видимо, впервые за месяцы совместной работы понял – Сашку не переспорить. А может, Тарзану удалось успокоить бригадира, и тот действительно ровно дышит.

Мне же осуществление сего физиологического процесса давалось с трудом – диафрагма ещё не успела отойти от сжимающих спазмов. Голова гудела. Разбитый нос невыносимо чесался, при этом малейшее прикосновение к нему вызывало сильную тупую боль.

Но боль была не самым ярким чувством в спектре, гнетущем меня в этот момент. Обида и несправедливость давили не менее тяжёлым грузом, усугубляясь странной неясностью ситуации. Согласен, я пока не могу работать как профессиональный мастер, но если сие не соответствует «корпоративной этике», почему со мной не распрощались в первые же дни? Почему меня, в таком случае, вообще взяли на работу?

И почему я не получил ни копейки? Я же не бездельничал. Да, работал не так быстро, иногда допускал огрехи, но дело делалось. Пусть бы заплатили меньше, я бы понял и не стал спорить. Кстати, а остальные-то при чём? Почему их обделили? Коллективная ответственность?

Нет, здесь что-то не то. Я прекрасно помню, что раствор для штукатурки мы, вопреки требованиям шефа, наводили строго в нужных пропорциях. Полагаю, что на самом деле он решил нас проучить за то, что не послушали его и не стали экономить, пусть и в ущерб качеству.

Ну а что мы хотели, это частный бизнес, ему закон не писан. Точнее, писан, да не всегда читан. А если читан, то на дураков рассчитан. И хорошо, если они склонны учиться хотя бы на собственных ошибках.

Из ноздрей и повреждённой губы шла кровь, капая на футболку. Хорошо хоть, футболка у меня бордовая и на ней ничего не видно. Однако стирать её всё равно придётся, и как можно быстрее – кровь отмывается плохо. Засохла на ткани – можно считать, что вещь пропала.