И на суде проявилось пристрастие Чуковского ко лжи. Гессен вспоминал: «На суде Кранихфельд, между прочим, задал Чуковскому коварный вопрос, получает ли он в “Ниве” жалованье? Вопрос этот, в котором явно звучало обвинение, показывает, как щепетильна была русская литература… Чуковский, однако, обиженно ответил категорическим отрицанием, и Кранихфельд сконфузился. А когда, по окончании заседания, мы с ним спускались по лестнице, он, обнимая меня, шепнул на ухо: “а ведь жалованье-то я получал!” – “Да вы с ума сошли, Чуковский, вы можете как угодно играть своей репутацией, но ведь ложится тень на “Речь” и на меня”. Его беспечность поколебать было трудно: “какие пустяки, – отвечал он, хитро подмигивая и крепче обнимая, – им об этом никак не узнать!”»

В итоге литературный суд чести признал:

«1) Что в статье К. И. Чуковского, напечатанной в “Речи” 7-го марта, несомненно, заключалось обвинение редакции “Современного мира” в сознательном и намеренном обмане, не взятое назад, а скорее – вновь подчеркнутое во второй статье того же автора[21];

2) что для такого обвинения случайное, независящее от редакции “Современного мира” неисполнение некоторых данных ею обещаний, – не давало никаких оснований;

3) что редакция “Речи”, поместив вышеупомянутую статью без всякой проверки ее содержания и даже без приведения в известность какого журнала она касается, поступила крайне неосмотрительно, тем более, что и ей случалось не исполнять данных при подписке обещаний».

Добиться читательского внимания через скандал – просто, через литературное мастерство – значительно труднее. Одной из основных бед Чуковского, критика и прозаика, был стиль. Отсутствие систематизированного знания[22], которое невозможно компенсировать обилием прочитанных книг, плюс привычка «мешать боль, шутовство и ложь», плюс выучка в газете, к тому же провинциальной, – все это породило своеобразный стиль Чуковского, который, с одной стороны, принес ему известность, популярность в определенных кругах, с другой стороны, отрицательно воспринимался образованными читателями.

А. А. Блок в статье «О современной критике» (1907) отметил: «…Стиль его [Чуковского] грешит порой газетной легкостью».

Благожелательно относящаяся к Корнею Ивановичу Зинаида Николаевна Гиппиус после выхода книги «От Чехова до наших дней» (СПб., 1908) вынуждена была написать автору: «Посмотрите, какой “тон” Вас засасывает, какой скверный, гаерский, иногда даже прямо хулиганский…»

После появления в «Речи» 5 июля 1915 года первой части (вторая увидит свет ровно через неделю) статьи Чуковского «Утешеньишко людишкам», в которой после многочисленных отрицательных высказываний о творчестве Горького критик дал положительную, даже можно сказать восторженную, оценку его «Детству», В. А. Базаров (Руднев) написал автору повести: «Дорогой Алексей Максимович!.. Обратили ли Вы внимание на фельетон Чуковского во вчерашнем № “Речи”. Конечно, Корней не был бы Корнеем, если бы не попытался разок-другой высунуть язык, и нельзя с него строго спрашивать за то, что он вульгаризировал Вашу “человекобожескую” веру. Ибо, само собой разумеется, беспечальное “ангельское” житие ни в коем смысле и ни в коей мере не является Вашим идеалом, а потому о Максиме “Сладчайшем” говорить вовсе не остроумно». Еще более резко об «Утешеньишке людишкам» высказалась Е. Д. Кускова в письме Горькому от 8 июля 1915 года: «Прочла сегодня идиотскую статью о Вас подхалима Чуковского (в “Речи”) и ужасно стало обидно, что я ничего не знаю о Вас… Взбесилась я на статью Чуковского. То хоронят, то открывают “нового” Горького, и до того все это глупо и пошло, что читать противно…»