Я убила ее, подумала я. Она предсказывала мою судьбу и увидела там что-то настолько плохое, что умерла.

Еще сама до конца не понимая, куда бежать, я бросилась к деревянному коридору, что вел от оранжереи к дому. И бежала бы дальше, если бы не столкнулась с Маргарет в комнате для мытья посуды. Едва взглянув на мое лицо, она схватила меня за руку и потащила назад, туда, откуда я только что прибежала, в оранжерею. Увидев бабушку Персефону в кресле, она подняла ее и положила на пол, а потом опустилась на колени. Она зажала ей нос, сделала глубокий вдох и выдохнула ей в рот, затем повторила, снова и снова. Потом повернулась ко мне и посмотрела дикими глазами, полными, как я сперва подумала, ненависти, но потом я поняла, что это некий приказ. Она дернула головой в сторону двери, и я кивнула. Привести остальных. Заставив себя перейти на бег, я взмыла вверх по задней лестнице, поспешила мимо посудомоечной на второй этаж и принялась колотить во все двери.

Вылезла из своей ванны мама, заливая водой пол. Рис вышел из своей спальни без рубашки и со спутанными волосами. Он схватил маму, завернутую в полотенце, и понес вниз по ступенькам. Я пошла за дедушкой Миклошем, папой и Лумой. Когда я объяснила им, что случилось, все помчались вниз, не говоря ни слова. Вот так, забегавшись, я оказалась единственной, кто не спустился, чтобы застать последние мгновения бабушкиной жизни.

В конце концов я осталась одна на лестнице в полной тишине, прерываемой лишь раскатами грома снаружи. Один за другим огни в зале шипели, мерцали и гасли.

Я долго ждала в одиночестве в коридоре, дрожа. И тут поднялся шум: крики, плач, вой… смех? Шум захлестнул меня, словно волной, заполнил весь дом, отражаясь эхом в каждом тихом уголке и возвращаясь ко мне. И тогда я побежала – вниз по огромной парадной лестнице и на улицу.

Стояло раннее утро, над головой серело тяжелое небо, и я мигом продрогла до самых костей. Я держалась ближе к дому, пока не оказалась возле сада. Оранжерея возвышалась на его дальнем конце, но ее стекла так запотели, что вряд ли кто-то внутри мог меня видеть. И все же я старалась быть незаметнее, пока не добралась до расшатанной лестницы, ведущей вниз, к воде. Пока я спускалась, ступени ходили подо мной ходуном. Оказавшись на берегу, я позволила себе вздохнуть полной грудью.

Красное зарево рассвета еще только начинало разгораться над горизонтом, тонкой линией отделяя темную воду от темного неба. С моря порывами дул ветер, орошая все вокруг солеными брызгами. Я села на песок, прислонилась спиной к скале, уютно устроившись между двумя большими камнями, и смотрела на воду. Море омывало берег огромными сине-зелеными волнами.

Я рыдала, и вода услужливо заглушала мои всхлипы. Все случилось так быстро. Долгое время я ни о чем не думала, ничего не чувствовала, а просто плакала, словно пытаясь напоить слезами море.

Этим ранним утром волны были темными, и слои воды принимали странные цвета и формы прямо у поверхности. Это напомнило мне ту карту. Что там такое было нарисовано? И даже в тусклом свете оранжереи – я готова была поклясться – я видела, как изображение двигалось. Предзнаменование чего-то плохого. Настолько плохого, что бабушка Персефона, увидев это, умерла, попытавшись сначала предостеречь меня. Что она сказала? Не впускать в дом посторонних? И что пугало еще сильнее: «Заставь их тебя слушаться». А теперь они все собрались вместе, а я убежала. Что они подумают? Может, решат, что я что-то сделала с бабушкой. Не то чтобы я была на это способна. Я была не такой, как они – сильные, крепкие. Я – это всего лишь я. Просто Элеанор, которая должна теперь оберегать всю семью.