Мы расстались легко, без слез и обещаний. В течение следующих лет перекидывались поздравительными смсками на Рождество и дни рожденья и иногда писали друг другу электронные письма. Один раз он мне даже позвонил: было поздно, он одиноко сидел в баре, пил пиво и думал обо мне. Это ли не верный признак глубоких чувств! Что-то внутри меня всегда знало: через несколько лет, когда он вылечится от травм последней любовной истории, бросит курить и будет реже говорить о маме, я стану миссис Маартен Уэнс.

Несколько месяцев назад, после очередного болезненного расставания с другом по эротической переписке, я решила, что круг пора замкнуть. Пора вернуться к началу, в ту точку, где я с трудом связывала английские слова и в момент, когда он стонал «Oh, I’m coming!»3, на полном серьёзе переспрашивала «Where?»4. К тому мужчине, образ которого вдохновлял меня на подвиги – электроэпиляцию зоны бикини, покупку шёлковой пижамы и перекрашивание волос в золотисто-рыжий цвет. К тому, благодаря которому я заинтересовалась гобеленами, кружевами, малиновым пивом и фламандским языком. Все вокруг пожимали плечами: никому не нужное, малопонятное ответвление голландского, на котором говорят в одной единственной области – Фландрии, где параллельно на правах государственного существует вполне человеческий французский. Но французский был мне категорически не интересен и даже неприятен за его неэкономное отношение к буквам – от двух до пяти знаков, чтобы выразить один гласный звук! Поэтому я настойчиво, но безуспешно искала курсы фламандского в Москве и распечатывала страницы из антверпенских газет, чтобы «почитать» за обедом. Таков был метод, который когда-то подсказала моя первая учительница итальянского, знавшая около двадцати языков в основном потому, что самолету она решительно предпочитала поезд. «Берешь в дорогу книгу на совершенно незнакомом языке. Первые три станции, естественно, не понимаешь ничего. Потом начинаешь узнавать отдельные грамматические конструкции. Потом угадываешь какие-то слова, отдаленно похожие на русские или английские. Так, глядишь, к концу путешествия начинает вырисовываться сюжет».

Я поезду предпочитала самолет, но от этого не собиралась расставаться с лингвистическими амбициями – между Москвой и Брюсселем три с половиной часа прямого перелета, а с пересадкой так и все пять. Я очень радовалась мысли, что делаю крюк через пол-Европы не просто так, а с пользой. Потому что на прямой перелет мне всё равно не хватало – я заканчивала университет и работала неполный день на итальянскую редакцию в Москве. Начальник-итальянец не без оснований считал, что его лучезарная улыбка заменяет ежегодную индексацию зарплаты. Мои сбережения только начинали формироваться, и процесс этот обещал быть долгим.

Я купила билеты на сложносочиненный маршрут Москва-Копенгаген-Брюссель-Копенгаген-Москва еще осенью – пожалуй, впервые за собственные деньги, а потому на распродаже – и принялась ждать. И вот до дня Икс остался последний месяц; он, конечно, будет напряженным, ведь надо столько всего сделать, чтобы освежить воспоминания пятилетней давности и предстать перед героем девичьих грез Царевной-Лебедью. Маникюр, педикюр, эпиляция, разгрузочные дни, ежедневные маски для лица и волос, обновление гардероба… Как кстати образовалась эта поездка в Италию, на родину всего красивого из кожи и замши! Куплю осенние сапоги, соответствующие масштабу замысла. Маартен ведь очень внимателен к аксессуарам: во мраке турецкой ночи он отметил, что мое белье сочетается с заколкой.

***

…Мы вскарабкались на нашу мансарду около трех ночи. Со стонами и скрипом стянули свежекупленные сапоги. Не сговариваясь потрясли кулаками и выкинули пальцы: Алесины «ножницы» порезали мою «бумагу», а значит, ей выпало первой принимать душ. Выигрыш в «банную лотерею» давал не только фору во времени отхода ко сну – часто он определял, кто вообще сегодня ляжет спать чистым. Бойлеры, греющие воду в экономных европейских городах, не любят полуночников – горячая вода иссякает уже к десяти вечера, а в двенадцать ночи приходится мыться под жалкой, еле тёплой струйкой.