Ну и конечно, у Риммы Григорьевны дом – полная чаша, муж заботливый, зарабатывает много, сын – скрипач, в пятнадцать лет уже музыкальную школу кончает, в консерваторию будет поступать.

…Опять скандал! То и дело кто-нибудь из клиентов требует жалобную книгу. Римма Григорьевна, оставив в кресле недокрашенную даму, бросается, как на пулемет.

– Я ее только спросила, я ничего плохого ей не сказала, а она мне: «Не мешайте работать», – строчит, в самом деле как пулемет, не дает слова вставить высокая, в кримпленовых, сто лет назад модных брюках дама.

– Дама, – говорит Римма, – что вы так нервничаете?

– А как же не нервничать? Я ей ничего не сказала, а она мне…

– Я вам ответила, что мы не делаем электрическую завивку. Что вам еще нужно? – сдерживаясь из последних сил, говорит Клавдия Васильевна.

– Мне нужно электрическую завивку, ее всегда раньше делали, – обиженно поворачивается дама к Римме Григорьевне.

– Теперь делают химическую, сделайте химическую, мы вас сейчас же обслужим, – терпеливо объясняет Римма.

– Химическую? – ужасается дама. – Всюду сплошная химия, пестициды, гербициды, теперь еще и завивка химическая.

Кто-то в очереди не выдерживает, смеется. Дама опять свирепеет:

– Дайте жалобную книгу!

Но тут уже вступается очередь:

– А мы сейчас туда напишем, как вы себя ведете, людям нервы мотаете!

Нервы здесь и впрямь должны быть, что жилы воловьи. Вчера, например, сидят две женщины в очереди на маникюр и громко, как будто всем интересно, рассказывают друг другу, где что достали.

А через ожидалку в это время топает Димка. Пухленький, золотоволосый ангел. Он спал у Риммы Григорьевны в кабинете, а потом, видно, проснулся и вышел. Женщины немедленно переключились на Димку: «Ах! Ох!» И через минуту поняли, что он не говорит и не слышит. Разахались еще пуще: «Какое несчастье, какое горе! Не говорит!»

А Ирка-Сова повернулась – и с ненавистью:

– Чего раскудахтались? Подумаешь, не говорит! А что говорить-то? Где достал, что дают? Это и не говоря поймешь!

Вот так. Обошлось, правда, без жалобной книги.

Есть, конечно, и преимущества в такой работе. В микрорайоне все свои: фирменный магазин «Мясо», овощной, трикотажный, аптека. Ты ей – «сессун», она тебе – сосиски. Ты его подстрижешь, побреешь без очереди, он тебе мясо оставит. Вырезку, а не кости. Хоть и говорит Зойка, что это мелкие радости, все же иногда помощь. И лекарства редкие доставали для Люси. Только вот не помогло…

Между прочим, сейчас зашевелились все, только и слышишь: эксперимент, эксперимент. Овощному разрешили самим регулировать цены. Девчонки-продавщицы в перерыв прибежали причесываются, смеются:

– Что там регулировать, когда торговать нечем! Привезли гнилую картошку. Да ее хоть по копейке пусти, никто не возьмет. Эксперимент!

У Риммы Григорьевны язык чесался сказать: «Что ж вы смеетесь? Плакать надо, а не смеяться, добиваться чего-то».

Но она промолчала. Что говорить с дурочками? Они над чем хочешь готовы смеяться.

Это же огорчает и в сыне. Грех, конечно, жаловаться на Сашу. Способный, умница. Но вот эта усмешка надо всем! Прямо убивает эта усмешка.

Как-то заговорили о дяде Семене. Он погиб в 34-м по кировскому делу. Революционер, подпольщик, работал с Кировым в Баку. Отец Риммы, Сашин дедушка, за столом заговорил о старшем брате. Он очень гордится им.

И боже мой, с какой усмешкой слушал его Саша! Слава богу, дедушка не видел, а Римма страдала.

О детях – за чаем ли, в подсобке, в кабинете у Риммы Григорьевны – говорят без конца, но понять детей невозможно. Тех, что уже выросли, конечно. Маленьких-то что не понять? Выросли дети, не похожие на родителей! Разве так когда-нибудь было? Да нет же!