Обо все этом Вилли знал и по сему решил лететь самолетом. Из аэропорта Штутгарт в аэропорт Киртимай, что в Вильнюсе. Самолеты в Калининград еще не летали. Знакомый турист из Мюнхена, на одной Рождественской вечеринке, посоветовал ему этот безопасный маршрут. К тому же в Вильнюсе всегда было полно таксистов из фирмы Кайнер&Майнер. Проверенные ребята, для перестраховки платили и бандитам, и полиции. Два акробата, репатрианты новой волны, вовремя сориентировались и основали турфирму для Восточно-Прусских ностальгических туристов. Оба акробата были членами землячества Гумбиннен, но уже из переселенцев начала 90-х. Волга-дойче, российские немцы… Вилли ухмыльнулся от такого оксюморона, но потом погрустнел. Где-то он уже слышал нечто подобное о переселенцах в Германию, репатриантах, о фолькс-дойче и т. д. Правы, все же, были классики марксизма… Все развивается по спирали. Правда, тогда, этот коридор с переселенцами через Польшу и Данциг оказался… Короче, полвека назад все закончилось печально.

С этими экскурсами в историю Восточной Пруссии, извечными проблемами с Польшей и Данцигским коридором, с мыслями о России и об отце Вилли оставил гостей и прошел на кухню. По рассказам его молоденькой учительницы русского языка он знал, что русские очень любят сидеть на кухне. На кухне русские могут читать и общаться по душам, а могут и праздновать большой шумной компанией. Он взял потертый кожаный таге-бух своего отца с золотистым замочком-защелкой и уединился на кушетки в столовой с резным голубым потолком и белыми облаками.

Вилли перелистывал пожелтевшие странички дневника с крупным размашистым почерком. Временами, где отец мельчил и писал убористо, почерк был похож на его собственный, только аккуратнее. Вилли любил рассказы отца про Россию. Многое ему было знакомо. Он быстро пролистал несколько страниц и остановился на воспоминаниях отца о Пруссии. Особенно ему хотелось почитать про его родной Буйлин. Тот Буйлин, в котором, после своего рождения, он еще ни разу не был. Буйлин, о котором отец мечтал на вокзале, задумчиво вглядываясь в расписание «Штутгарт-Кёнигсберг временно отменен». Он жадно вглядывался в отцовские строки. За окнами столовой сверкала и мигала иллюминация. Как фонари за окнами купированного вагона на перроне проходящей станции. Вилли листал страницы, как будто подгонял часы до отлета все быстрее и быстрее. Пока не уснул…

Майским утром Аэробус из Штутгарта приземлился в Вильнюсе. Витька Сараев на своей девятке уже был в аэропорту с табличкой выведенной фломастером «Herr Stahlz». Моложавый, чуть лысеющий дядька, слегка взъерошенный, больше похожий на американского фермера шел к нему и широко улыбался. Сараев никак не дал бы ему полтинник, от силы чуть больше сорока. Коричневые джинсы, ботинки на толстой рифлёной подошве, из-под синего пуловера торчала белая дорогая рубашка.

– Сдра-ствуйте господин перевотчик – приветствовал Сараева Штальц.

– О, гутен таг, хэр Штальц. Вы хорошо говорите по-русски, – удивился Виктор.

– Нет это все, что я знаю, а ещё «Шчи да каша, пишча наша», пытаюсь читать некоторые ваши лозунги и транспаранты. Вот и все. Перед отъездом из Штутгарта взял пару уроков русского языка у одной студентки из Питера. Ничего, неплохо позанимались, миленькая девчушка. Ладно, поболтаем по дороге в Гусев, а сейчас, давай-ка в ресторан. Вчера были бурные проводы, хорошо посидели, надо подкрепиться. Да и, как у вас говорят, здоровье не мешало бы поправить.

Сараев знал только один бар-ресторан за валюту в Вильнюсе, и они поехали в «Интурист». Громадный дорожный чемодан Штальца еле поместился в девятку, пришлось даже разложить заднее сидение. Обед в «Интуристе» был шикарный. На удивление официанта Штальц попросил плеснуть в бокал с пивом немного яблочного сока. И тот переспросил, правильно ли он все понял.