– Меня мой образ жизни устраивает. Мне при всей моей вселенской усталости другого и не надо.

– Вселенской усталости? Даа… и откуда в твоём пивном животе такие мысли берутся? А хрущёвка, брат, это не образ жизни, а образ мышления! Но двушки тебе всё-таки многовато на одного. Всё равно один хлам тут складируешь. Плюшкин херов, – с пренебрежением сказал Кирилл, на что Дворовой издал еле слышный смешок.

Когда золовка ушла на кухню помогать сыну в его околокулинарных изысках, Кирилл прошипел что-то невнятное и направился на балкон. Лишь потом Дворовой понял, что брат позвал его с собой, вероятно, по случаю особой важности.

– Я вообще по делу пришёл, – гость зажёг сигарету и сделал глубокую затяжку. – Мне бы, кхм… у тебя деньжат лишних не завалялось? Тысяч тридцать там, двадцать пять хотя бы? – последние эти слова Кирилл произнёс почти шёпотом, почти уткнувшись лицом в собственное плечо и демонстративно при этом, очевидно, пытаясь скрыть смущение, почёсывая затылок. Прочистив горло, мужчина посмотрел на Жору и встретился с окаменелым недоумением на его лице.

– Да откуда у меня столько? – пробубнил Дворовой.

– Ты же никуда их не тратишь. Семьи нет, кредитов нет, машина – и та служебная. Жорик, мне сейчас край как нужны бабосы. Ты же знаешь, мы всё на отпуск спустили. Знаешь, во сколько мне эта Прага обошлась? Прага-хуяга, чтоб её! – Кирилл громко собрал в глотке слюну и сплюнул густой маслянистый комок, который, полетев с балкона, беззвучно приземлился на ковёр взрыхлённой у подъезда земли. – Не хочу я с ней больше жить, понимаешь?

– Шмара что ль какая появилась опять?

– Чего сразу шмара-то? – с обидой произнёс Кирилл. – Никого у меня нет. Просто надоело всё. Ты помоги мне, брат. Через пару месяцев верну.

– Чего, Жорик, он и тебя своими бизнес-планами безумными одолевает? – послышался из-за спины мягкий голос Нателлы. Она улыбалась. Она вообще почти всегда улыбалась. Всегда была мягкая такая, как бабушка с картинок в книжках детских. Помоложе, правда, и с комплекцией дела получше да с прической еще. Наверное, всё из-за йоги её этой. Иначе, впрочем, выжить на одной площади с его братом было бы невозможно, думал Дворовой, всё сильнее вибрациями и переливами Нателлы гипнотизируемый.

– Собирайтесь давайте, – в Кирилловых словах сочилась злоба.

– Уже? Вроде пришли только, – фыркнула Нателла и удалилась с балкона.

– Слышал? Всюду на посмешище меня выставляет, – процедил Кирилл. Он бросил с балкона окурок и отправился вслед за женой.

Дворовой, конечно, любил их. По-своему – даже брата, хотя тот и был нескончаемым мудаком. Но от них всегда было очень душно. То ли из-за того шума, что они создавали, то ли из-за тех воспоминаний, что колыхались в Жоре при каждом их приходе. Вот и сейчас он был рад, что они уходили. Уходили, оставляя ему уже остывшую еду, согретое этой семейной духотой пиво и устряпанный расплавленным зефиром столик микроволновки, что с распахнутой пастью взирала с холодильника на Жору, пока тот забирал с кухни оставленный золовкой телефон.

– Ну ты, брат, моё предложение-то обдумай, – сказал Кирилл, натягивая мокасины. – И это, подключи ты уже себе интернет, как все люди нормальные. А то, чувствую, без телека скоро коньки отбросишь. Так и не узнаешь, у кого там наследство не поделено, а кто голубой.

– Да ладно тебе! Жорка же у нас фантазёр, – подметила Нателла. – Сам в голове своей фильмов понапридумывает.

– Дядь Жор, вы со второго этажа телевизор себе принесите. А то кто-то до помойки не донёс, – засмеялся Стас. Дворовой потрепал нехило вымахавшего за последний год мальчишку по голове, и с раздражёнными оханьями гости удалились из квартиры.