Я раскачивалась дольше сестры. Она развелась решительно и раньше. Я следом. Но потом, после расставания с Артурчиком, конечно, должна быть работа над собой. Реабилитационный период.

Сначала анализ: почему так тянет к абьюзерам. Мой отец был из них. Об этом я узнала уже позже. Типичный нарцисс, который любовался только собой, а всех остальных выставлял ничтожествами, которые должны быть ему вечно благодарны и быть на посылках. Как я и предполагала, все из семьи. С отцом я общалась редко, в остальное время он был груб и давил морально, не было физических травм, но зато психологический перелом на переломе, и все закрытые. Я таскала это в себе с самого детства, до тех самых пор, пока не стала жить отдельно. Я привыкла, видимо, поэтому мне на свободе не хватало рабства. Я подсознательно искала надзирателя и нашла. Избавившись от одного абьюзера, я тут же нарвалась на другого. Я искала поддержку, а нашла давление.

Мама сломалась еще в молодости, как его любимая игрушка, она не сопротивлялась, прикрываясь от отцовских оскорблений фразой: его все равно не изменить. Матери мои женихи не нравились, она все время твердила свое любимое: ты слишком быстро раздвигаешь ноги. Хотя это было не так, просто для меня тайна первой ночи потеряла свое значение в одиннадцатом классе, уже не было ничего таинственного в сексе. Я не считала его чем-то сакральным и тайной за тремя трусами. Единственный, кто понравился матери, – это Артурчик. Он ее ослепил, впрочем, как и меня.

В детстве я сильно переживала, когда родители ругались, я боялась, что они разведутся. А теперь я думаю, лучше бы развелись. Может быть, мама тогда не стала бы такой же, не прогнулась бы под самолюбие отца и не приняла бы его линию мракобесия. Она не смогла защитить свою дочь, конечно, ей легче было встать на сторону мужа.

– Ты не любишь меня.

– Я знаю.

Попросту говоря, она не смогла полюбить меня, как любит своего ребенка мать. Где-то в душе моей остался шрам, будто шрам от горки в перепадах отцовского настроения, на которой мне приходилось кататься. Я поглаживала этот невидимый рубец и спрашивала себя ту, из прошлого:

– Как ты докатилась до такой жизни?

– Я люблю кататься.

Это было большим чудом, что я докатилась до другой жизни.

Эго. Людей губит скромность. Когда из них прет, а они не дают этому выйти. Тебя тоже губила застенчивость. Ты всегда жила как за стеной. Ты всегда была скромнее, чем можно себе представить. За стеной в твоей душе всегда сидел сторож, контролирующий, до какой степени тебе можно раскрепоститься. Не чувства работали на тебя, а ты на них. Ведь единственная работа всех человеческих чувств – появляться в обществе, как бы замкнуто этот чел ни жил. Появляться действительно сложно, гораздо сложнее, чем пропадать, за этим – огромная борьба. Тем, кто хочет чего-то добиться, приходится бороться с собственной неуверенностью. Вот и займись уже наконец.

– Обязательно, вот только зачеты приму у студентов.

– Поставь им всем автоматом, расстреляй эту рутину, освободи время для себя. Представь, что твое время сейчас сидит в камере, освободи его. Ну как тебе еще объяснить?

– Да не могу я так.

– Я понимаю, сознательная очень. Если хочешь знать, твой Артурчик – он никогда бы не подкатил к тебе, будь ты просто глупой блондинкой, никакая глупость не заставила бы его это терпеть.

– Жаль, я не оказалась глупой блондинкой, тогда бы я меньше анализировала и больше полагалась на интуицию.