После 90 минут на беговой дорожке следуют два часа силовых тренировок. А потом я проведу еще полтора часа с бас-гитарой – буду сидеть и играть песни в порядке концертной программы. Вот так я развиваю свою выносливость до такой степени, что репетирую шоу полностью – физически и музыкально, не чувствуя себя при этом измочаленным. Затем я буду исполнять всю музыкальную часть, но уже стоя. Ведь подобное может сбить группу с толку – ты играешь сидя и думаешь, что находишься в довольно хорошей форме. Но как только окажешься на сцене, подобный подход просто убьет тебя.
Я ношу распечатанную концертную программу с собой еще долго, даже после того, как она выучена наизусть. Прикрепляю скотчем рядом с зеркалом в ванной и на дверь холодильника – получается, что я вижу трек-лист всякий раз, когда захочу достать себе мороженое. Для репетиционной работы мы наняли тренеров и диетолога. Внезапно стали следить за потреблением белков и углеводов, овощей и фруктов и отслеживать количество сожженных нами калорий. Диетолог заботился о том, чтобы мы ели достаточно для тренировок, сохраняя при этом дефицит в 500 калорий в день. Возможно, это звучит не очень привлекательно, но если вы хотите соревноваться с конкурентами и вообще оставаться в высшей лиге, то обнаружите, что делаете все, чего бы это ни стоило.
Вскоре мое тело было буквально разорвано на куски, но выносливость непрерывно росла. Ментально и эмоционально я был полностью заряжен на концертную работу, чувствовал внутренний огонь и вдохновение всякий раз, когда брал в руки бас-гитару или гитару. А раз здоровье у меня напрямую связано с творчеством, я мог просто пойти в магазин за молоком, а в голову при этом приходило с десяток новых идей. Требовалось даже останавливаться и записывать их.
В «Заключительном туре» (Final Tour) у нас были 21 грузовик и автобус, перевозивший всех нас и оборудование. Мы соорудили своего рода американские горки для Томми и его вращающейся ударной установки и были готовы устроить величайшее пиротехническое шоу из когда-либо существовавших. Мы поджигали всю верхнюю часть осветительной конструкции, и в процессе выступления языки пламени попадали на нас. Все музыканты были покрыты огнезащитным составом – прозрачным спреем, нанесенным на сценические костюмы. На сцене имелись огнетушители, установленные в шести метрах друг от друга, и ведра, полные мокрых тряпок, – на случай, если на ком-нибудь из нас загорится костюм. В прошлых турах Томми получал ожоги, и я тоже, причем бессчетное количество раз. Тебе говорили, и я повторю: играешь с огнем – будь готов сгореть. Но мы всегда любили играть с огнем. Когда Mötley Crüe только начинали выступать на сцене, все было просто: я покрывал свой костюм горючим для зажигалок, а Винс поджигал меня – никаких трюков. Вот так, совершенно просто! Несколько более продвинутые пироэффекты в 1981 году выглядели иначе: провод от 9-вольтовой батарейки шел к маленьким коробка́м в каблуках моих «казаков». Туда помещались мелкие дымовые шашки – обувь дымилась, и в маленьких клубах это смотрелось круто: «О черт! У него горят “казаки”!». Но в более крупном помещении вы бы даже ничего не заметили.
В «Заключительном туре» на мою бас-гитару был установлен огнемет. Он весил около 46 кг и выбрасывал пламя почти на 9,5 метра. Также я мог поджечь свою микрофонную стойку, подвешенную на цепях. Благодаря ним я подбрасывал ее в воздух. Летающая и горящая микрофонная стойка – то, что можно прекрасно увидеть из задних рядов и подумать: «Выглядит потрясающе!»
С нами на сцене выступали акробаты, а еще взрывались фейерверки. У меня и Винса имелись отдельные подъемники. Стоило бы назвать те гастроли «О-черт-побери-тур» (Holy Fuck Tour) – но сценография стадионных выступлений должна была превзойти былое. Поскольку мы уже использовали пиротехнику так, как вообще было возможно, я хотел знать, насколько сможем превзойти самих себя, если теперь не будем с ней работать.