Во времена, когда микрофонов на сцене не было и многие помещения, в которых приходилось работать, не отличались даже сносной акустикой, актерам приходилось рассчитывать на свои голосовые связки, которые берегли. Курили только те, кому не приходилось подолгу напрягать горло во время спектаклей, то есть такие, как я. Большинство же шарахалось не только от папирос, но и от дыма. Потому я частенько оказывалась на палубе «Володарского» в месте, отведенном для курения, в одиночестве.

«Володарский»

Это была вполне симпатичная скамейка (не знаю, как она там правильно называется) на корме по левому борту. Металлическая урна с песком для окурков и грозный плакат-предупреждение о необходимости тщательно загасить папиросу меня ничуть не пугали. Как и немного криво наклеенная на пожарный щит памятка о вреде курения.

Я покурила, но возвращаться в каюту не стала, слишком хорошей была погода, звездным небо и теплым ветерок. С возрастом начинаешь все острей чувствовать именно такую красоту и ценить мгновения, когда погода – прелесть и почти ничего не болит.

Пароход все еще стоял у пристани в ожидании возвращения из больницы директора гастролей Суетилова. Альфред Никодимович задерживался в тарасюковской больнице.

Наконец он показался на улице, ведущей к пристани, но шел не один. Потом Суетилов рассказал, как обзавелся «приобретением», сыгравшим немаловажную роль в развитии дальнейших трагикомических событий.

Произошло это так.

Заведующий тарасюковским Клубом Пупиков, видно, чувствовал себя виноватым, что во вверенном ему культурном учреждении у музыканта случился приступ аппендицита, а потому был готов приложить все силы, чтобы это положение исправить. Но что он мог сделать? В удалении аппендицита помощь заведующего не понадобилась, хирург обошелся без него, хотя товарищ Пупиков самоотверженно предложил подержать больного за ногу, чтобы не дрыгался. Это было жертвой, ведь заведующий Клубом странно боялся крови и втайне был даже рад, когда его не только не допустили к ноге Михельсона, но и вообще в операционную. Оставалось ждать, когда потребуется что-то другое, в чем Пупиков силен.

Дождался. Меряя крошечный коридор тарасюковской больницы аршинными шагами в ожидании окончания операции, Суетилов на мгновение остановился, задумчиво поскреб подбородок и сообщил сам себе:

– Музыканта не хватает.

Руководитель местной культуры заглянул в лицо столичной знаменитости (это оказалось нетрудно, Пупиков на голову ниже рослого Суетилова):

– Могу помочь.

– Чем? – пожал плечами Суетилов, прикидывая, как убедить дирижера обойтись остающимися скрипками, все равно их никто не слушает.

– У нас ведь тоже есть музыканты, – почти обиделся заведующий Клубом. И под строгим взглядом Суетилова быстро уточнил: – Самодеятельные, конечно, но есть.

Альфред Никодимович, для которого главным было соответствие музыкантов числу заявленных стульев, махнул рукой:

– Давайте ваших самодеятельных.

– Всех?!

– Нет, одного достаточно.

– Кого именно, – Пупиков с готовностью раскрыл перед Суетиловым список.

– Вот этого, – Суетилов просто ткнул пальцем в середину списка из шести фамилий.

Разговаривать в коридоре было неудобно, они вышли на крыльцо. Пупиков подозвал к себе крутившегося тут же любопытного мальчишку и приказал привести Свистулькина:

– Мигом! Одна нога здесь – другая там!

Мальчишка рванул с места так, что только пятки засверкали, однако Пупиков успел уточнить у Суетилова:

– Инструмент брать?

– Да, конечно.

– Инструмент пусть возьмет, слышь? – заорал вслед мальчишке заведующий Клубом.

Через несколько минут, во время которых Суетилов отдавал последние распоряжения персоналу больницы, и без того готовому носить Михельсона на руках до самого выздоровления, послышался топот – это спешил на выручку Свистулькин.