– Михельсона заменили. Павлинову и ту заменили!

Лиза, несмотря на настоящий успех, выглядела мрачно, лучше директора понимая, чем обернется замена лично для нее.

Я в качестве бездельницы наблюдала за этим торжеством абсурда со стороны, размышляя, что будет, когда приедет настоящая Павлинова. Не может же Тютелькин не убедить ее в опасности такого поведения. Суетилов договорился, что пароход у гадюкинской пристани задержится, чтобы Тютелькину и Любови Петровне не пришлось догонять нас в следующем городе.

Догонять не пришлось, пролетка с Тютелькиным показалась, едва мы успели вернуться с феерически успешного концерта. Он приехал не один, но…

Причем у одного обладателя можно убить сразу несколько талантов, а наоборот – никак.

Любови Петровны с Тютелькиным не было!

Зато имелся рослый молодой человек в милицейской форме, складки которой он то и дело тщательно расправлял.

Суетилов даже голос потерял, осознав, что Любови Петровны нет.

– Где Павлинова? – театральный шепот звучит громче того, что сумел выдавить из себя директор.

Тютелькин с трудом взобрался по трапу на нашу палубу, остановился, переводя дух, и также шепотом ответил:

– Не знаю. Нет! Все обыскали, нет Павлиновой. Я думал, она вас сама догнала.

Следом за ним поднялся тот самый молодой милиционер.

Товарищ Проницалов

– А это? – директор указал глазами на юношу.

– Это Проницалов, тарасюковский милиционер, никого другого не было.

Молодой человек в очередной раз одернул складки у гимнастерки и козырнул, представляясь:

– Милиционер Проницалов. Что у вас случилось?

Директор честно признался:

– Черт его знает!

На что милиционер бодро пообещал:

– Разберемся.

Эти тарасюковские не унывают вообще? Свистулькин пообещал к утру научиться играть на скрипке; правда, не научился, но дирижера очаровал. Этот обещает разобраться… Интересно, кем он останется работать при Суетилове? Гоня от себя нелепые мысли, я отправилась в каюту. В конце концов, какое мне дело, кто играет на трубе или в чем разберется Проницалов?

Несмотря на позднее время, отдохнуть не удалось, и дело не в бессоннице. Проницалов слово сдержал, вернее, попытался сдержать – он начал разбираться немедленно. Не успевшая успокоиться после выступления труппа была собрана в салоне. Одним из последних туда вошел чувствующий себя именинником Гваделупов. Он что-то напевал, словно прочищая ставшее вдруг таким ценным горло.

– Товарищи, – обратился к нам Проницалов, – я по поводу отсутствия товарища Павлиновой Любови Петровны 18. года рождения.

Не вникнувший в ситуацию Гваделупов возопил своим громовым голосом:

– Какого отсутствия? Нет никакого отсутствия!

Проницалов оживился:

– Вы знаете, где товарищ Павлинова?

Я, понимая, что актера просто не успели предупредить, старательно подмигивала ему, глазами показывая на форму Проницалова, мол, милиционер же! Гваделупов все понял, только в обратном смысле, и продолжил ломать комедию:

– Вероятно, у себя.

– Вы ее видели? – в голосе Проницалова слышалось сомнение, но еще больше в нем было подозрительности.

– Да, конечно!

– Когда?

Гваделупов, уже уловив какое-то смущение вокруг, попытался вопросительно просигнализировать мне: мол, что случилось? Я, не зная, как дать ему понять, отрицательно покачала головой. Это перемигивание заметил Проницалов и воззрился теперь на меня:

– В чем дело?

Гваделупов решил принять огонь на себя и возопил уже в полный голос:

– Конечно, видел! Только что, вот буквально минуту назад. – И уточнил, честно глядя в глаза обернувшемуся к нему Проницалову: – Ручку целовал лично.