– Опять мой «папа» пришел! – вздыхала она, наводя марафет. – Пойду дёрну с ним по рюмочке!

В это время я случайно познакомилась с человеком, который помог мне впервые ощутить вкус славы. Это был уличный фотограф. Он выскочил из-за голубых елей и, как маньяк, сверкая глазами, полными дикого, болезненного желания, преградил нам путь:

– Девушки, абсолютно бесплатно!

Мы гуляли с Ольгой на центральной площади, облизывая мороженое, и сначала не поняли, что предлагал этот довольно странный человек. Помню его козлиную, мушкетерскую бородку, мятый, короткий донельзя жакет на крупных зеркальных пуговицах да чудаковатую шапочку с забавным помпончиком. Бледный, голодный, с какими-то смутными мыслями он взмахнул руками и сделал реверанс, словно принц на балу перед Золушкой. Мы удивлено переглянулись, а он уже тряс перед нами стареньким фотоаппаратом, что-то картавил себе под нос, настраивая объектив. Что-то не получалось. Фотограф жаловался на солнце, грозил ему кулаком, то вдруг панораму стал портить прыщавый мальчишка на велосипеде, и он просил его убраться и даже угрожал проколоть шины. Мороженое быстро таяло на солнце, оставляя молочно-шоколадный след на наших нежных, еще нетронутых пошлостью жизни губах. Мы слизывали этот сладкий нектар кончиком языка и беззаботно смеялись, так что люди, прогуливающиеся мимо, смущались, бросая стыдливые взгляды в нашу сторону.

Казалось, все внимание этого сонного города обращено на нас. Вначале с неба опустилась стая серых, как асфальт, голубей. Это было одновременно красивое, но не совсем приятное зрелище. Они ворковали вокруг нас и путались под ногами. Велосипедист, игнорируя угрозу фотографа проколоть ему колесо, продолжал кататься. То он лихо вставал на заднее колесо, то пытался ехать без руля. Потом вдруг все пробудилось, показывая на нас пальцем. Бабульки крестились, милиционеры свистели, подростки краснели, а один почтенный гражданин, катящий перед собой коляску с карапузом, чуть не свернул себе шею, за что получил от своей пассии подзатыльник. Фотограф продолжал браниться на фотоаппарат, тряся нервно бородкой, а мы все смеялись, когда та парочка с коляской остановились у торговой палатки, и ревнивая дамочка требовала у продавца такое же мороженое, как у нас.

– Арамис, может твоя мыльница замылилась? – спросила нагло Ольга, глядя, как фотограф злобно стучит фотоаппаратом себе о колено.

– Ну что Вы, сударыня! Я ему доверяю больше, чем своей жене!

Наконец фотограф усадил нас на лавочку. Он, как художник перед нетронутым еще кистью холстом, долго стоял в размышлении, смешивая чуткие краски фантазий в живописные образы. На его вспотевшем лбу появлялись морщины, брови высоко изгибались, а глаза вспыхивали то радостным огнем вдохновения, то жгучим жаром отчаяния. Мы подчинялись его больной, но заразительной воле, с каждым жестом и словом раскрепощались, словно две молодые монашки, попавшие случайно на шабаш и поразившиеся разгулом плоти. Нам уже не было дороги назад, ибо цепкие сладострастные руки неминуемой славы хватали нас и тянули в свой омут. Фотограф придавал нам застывшие позы бессердечных статуй, менял нас местами, просил то улыбаться, то делать грустные лица. Он фотографировал и против солнца, и в тени, как дьявольский экспериментатор катался по асфальту, изгаженному голубями, и щелкал с нижнего ракурса крупным и дальним планом. В моменты великого озарения он побежал к палаточнику за новым мороженым, и, наконец, найдя во мне образ бесстыдной фурии с наивным взглядом девы, воскликнул:

– Эврика!

Вокруг нас собралось множество зевак. Всех поражал тот контраст. Я, Мэрилин Монро в белоснежном атласном ангельском платье, словно сбежавшая невеста, прогуливалась по брусчатой площади богом забытого провинциального городка. Все действо происходила на фоне удивленных и даже завистливых взглядов прохожих. Мое самолюбие ликовало. Там, в прохладных тенях елей, у памятника Ленину, около вечного огня, где журчит фонтанчик, я сверкала в светлом легком платьице в лучах весеннего солнышка и сама лучезарно смеялась. Сам вождь мирового пролетариата показал мне путь своей легкой рукой, и я с тоской вглядывалась вдаль, на трассу Ростов-Баку, скользящую в дымке свинцового смога.