Примерно так же, состоялись аутодафе и других трёх приговорённых.

Много позже, когда депутаты разобрались в делах администрации, вникли в главные детали её работы и поугасили свой «дерьмократический» пыл, стало понятно: поторопились братцы, не помилосердствовали, запороли «шпицрутенами», как солдата в рассказе Толстого «После бала». Бал продолжили, но танцевали уже другие: на месте Веры Сизовой стал выполнять замысловатые па в роли директора департамента культуры Павел Александрович Рыжин, денежки бюджетные считать и распределять Василий Александрович Солев, а вместо Виктора Степановича Ржанцева усиливать физическую и спортивную мощь клёвчан доверили Валерию Григорьевичу Артёмину, временно – так прозорливо и мудро постановили депутаты.

Как бы то ни было, но существовавшие в те времена взаимоотношения Горзавета с администрацией и его великовластный статус создали обстановку, когда подбор и утверждение части кадрового состава администрации – деловой команды мэра – зависел не от него, а от мнения и настроения депутатов. А мнение сие не всегда способно быть адекватным и подчиняется случайным впечатлениям и политическим позициям… Не только самих депутатов, но и тех, кто стоит за их спинами кто с чем: кто с дудочкой, кто с удочкой, кто и с дубиной, или замаскированной под пальмовую ветвь, или же просто сунутой под полу. К ней и камни за пазухой в ход могли пойти.

Ни одному руководителю, с нормальной, не съехавшей, «крышей», такая экзотическая ситуация не понравится. «Крыша» у Волика прочно лежала на своём месте, не протекала и не кренилась, и он постарался с ней, нелепой и угрожающей ситуацией, покончить. Тем более, что не хилая часть депутатов принялась сознательно пользоваться своими правами во вред, как им казалось, мэру, а на самом деле – городу и району.

Во всей стране в разных вариантах творилось примерно то же самое. Кульминацией противостояния депутатов и административной власти стали трагические события октября 1993 года в Москве. Советы народных депутатов канули в Лету, выражаясь пышно, и никто спасательного круга не бросил; исчезли, изъясняясь попроще, или гигнулись, совсем уж просто говоря. В Клёве, соответственно, тоже. Трагедии не случились, но драмы произошли. И не Волик их разогнал, как предрекала Татьяна Кузнева, но в соответствии с мнением Елизаветы Яковлиной «на х.. они сдались». «Земкские собрания» посягать на власть глав администраций столь же эффективно уже не могли – количество депутатов стало гораздо меньше и статус, с полномочиями, уменьшился до микроскопических масштабов. Мэры получили, наконец, возможность распоряжаться своими кадрами и подбирать их по своему усмотрению…

«Ну и как это усмотрение срабатывало? – подумал и поинтересовался Любопытный, – Теперь, небось, все директора департаментов соответствуют своим местам, как патроны в – пистолете». «Увы, друг мой, увы, – как-то по-лошадиному змотал головой Знающий, – если бы. А то поглядишь на некоторых – блестят, как настоящие патроны, и гильза есть, и пуля на месте, а сунешь его в ствол – то патрон слишком толст, то калибр пистолета мал – не вставишь. То всё, вроде, всунулось и вставилось – так выстрел холостой или пуля мимо цели…» «Так это и от стрелка зависит – целиться нужно лучше и вообще стрелять уметь», – мудро – изрёк Любопытный. «А откуда ты это знаешь?» – полюбопытствовал Знающий. «А от верблюда, – со знанием дела ответил Любопытный, – тот как-то сквозь игольное ушко в рай пролезть надумал и, знаешь, ли – пролез, подлец!» «Как же ему это удалось?» «А вот этого я не знаю – это, брат, твоя работа: на то ты и Знающий у нас», – и Любопытный захромал своей дорогой. «Да – любопытные всегда хромают», – посмотрел ему вслед Знающий. И побрёл пешком в другую сторону, отмахиваясь от автоматных очередей, как от назойливых ос. «Да, у тех, кто слишком много знает, не бывает машин и чересчур долгой жизни», – сочувственно вздохнул Любопытный, оглянувшись на пальбу.