– А ну не брыкайся, кому говорят? Тебе понравится. Мужика хорошего, наверное, у тебя ни разу и не было? Настоящего. Из народа.

Он ухмыльнулся, потянулся к пряжке ремня.

И тогда раздался грохот.

Дверь в спальню распахнулась, со всей силы треснувшись о стену. Задребезжало стекло.

– Пригнись! – взревел Воронцов.

Оля послушно рухнула на ковер, закрыв лицо руками. Послышался еще один удар. Что-то хрустнуло.

– Щука, – прохрипел слесарь. – Ты мне жуб выбил. Ты кто вообще, мужик? Нищего не было!

– Ах, не было?! – взревел Воронцов, и Оля приоткрыла глаза.

Увидела абсолютно голого Воронцова с изголовьем от кровати в руках. Он по-прежнему был привязан к железным прутьям чулками. Получается, он просто вырвал изголовье голыми руками, чтобы… Чтобы спасти ее?

Изголовье метнулось в воздухе, и Воронцов снова врезал слесарю. На этот раз в живот.

– Убирайся, мерзость, – прошипел он. – Даю тебе секунду.

Мужик попытался подняться, но упал, запутавшись в спущенных штанах. Снова поднялся, поминутно поскальзываясь и оборачиваясь. Даже сыпал извинениями и кланялся. А уж как изменился в лице. Кажется, даже протрезвел.

Через секунду его и след простыл.

Оля услышала, как оглушительно хлопнула входная дверь. Посмотрела на голого Зевса с изголовьем в руках. Тот тяжело дышал. И тоже смотрел на нее.

– Он… – Оля облизала губы. – Он ничего не успел. Спасибо.

Воронцов кивнул.

Оля неловко поднялась с пола, запахнула халат подрагивающими руками. Достала из ближайшего ящика маникюрные ножницы. Воронцов напряженно следил за ее действиями.

Она усадила его на диван и перерезала ножницами чулки. Сначала один, потом второй.

Воронцов неловко поставил оторванное изголовье на пол.

– Я починю… Наверное. Хотя у меня ведь даже отвертки нет.

Ольга смотрела на него. Он смотрел на нее. Так, как будто впервые видел.

Ну, по сути, так и было. Вчера ему не удалось ее разглядеть, как следует. А сейчас коробку на голову натягивать уже поздно.

– А ты красивая, – сказал он странным тоном.

То есть он в этом сомневался.

Оля ничего не ответила, только приподняла одну бровь. Воронцов усмехнулся.

– Пойми, после «Хлопушки» я был готов ко всему.

Настала ее очередь улыбаться. Только пришлось глаза отвести. Потому что…

– Ты не мог бы… – начала она, выразительно указывая взглядом на еще один его орган, который тоже был рад ее видеть.

– Эээ, да. Прости.

Он подскочил и исчез в спальне, но Оля все равно успела насладиться видом. Стоя вид сзади даже лучше, чем лежа, подумала она. Заметила даже следы от собственных когтей у него на заднице. О боже.

Воронцов вернулся в простыне, обвязанной вокруг талии.

– Я в туалет, а потом… Потом мне лучше уйти?

Оля кивнула. Почему-то очень мешали руки, и пальцы, и эти непричесанные как следует волосы…

– Мне ничего от тебя не надо, – решилась Оля. – Прости, это все алкоголь. Я когда выпью… Ну ты видел вчера.

– Видел, – сказал он густым, хриплым голосом.

А сам продолжал изучать, разглядывать, пожирать ее глазами.

– Туалет там, – сказала Оля.

Воронцов кивнул и ушел.

Потом вышел, прошел на кухню, наверное, выглянул в окно. Решил проверить историю с выброшенной в окно одеждой? Что ж, убедись, все так и было, как она говорила. Интересно, хотя бы трусы его убрали с тротуара к этому времени? А рубашку?

Потом она услышала, как Воронцов перебирает личные вещи на кухонном столе, куда Оля вывалила их из его карманов, не разглядывая. Звякнули ключи. Пискнул телефон.

Хоть бы он ушел быстрее и перестал ее нервировать своими стальными холодными глазами, подумала Оля. А потом замерла и захохотала так, что из глаз брызнули слезы.

– Что тебя так рассмешило? – недоуменно спросил Воронцов, заглядывая в комнату.