Игорь Кац, сотрудник моей лаборатории, (снс и кбн), остряк неугомонный, как-то, еле сдерживая смех, предложил нашей лаборантке Наде Овечкиной, сто процентной девице двадцати девяти лет, взять на себя роль инкубатора. Но это, так сказать, первая половина предложения, была еще и вторая. Похлеще. На вопрос разъяренной девицы, уже не его ли иудейский клон она будет вынашивать, Игорек, нимало не смутившись, ответил:
– Саму себя вынашивать будешь, а девочку назовем Долли.
Улавливаете параллели: мама Овечкина, а дочка Долли – в честь первой овцы, рожденной на свет в Англии путем клонирования.
С Надюшей случилась истерика, наши дамы отпаивали ее чем-то, а с Кацем потом два месяца не здоровались. Впрочем, Игорю на это было глубоко наплевать… Сейчас он профессорствует в Америке. Большая знаменитость.
Ну так вот: кого клонировать? И кто вынашивать станет? В России, конечно, многое дозволяется, да только надо еще и согласного найти, даже за деньги. Кстати, много предложить мы не могли. Заплатишь больше, останется меньше на собственную зарплату, на оборудование, препараты и прочее, и прочее. Грант-то не резиновый, хоть и от дяди Сэма. Хочется побольше себе оставить и поменьше другому заплатить. А вообще-то он, как говорилось выше, жирный. По нашим российским понятиям.
Итак, надо было найти донора и, так сказать, подходящий инкубатор. Об инкубаторе я расскажу потом, а вот донором решила стать… моя двоюродная сестра Алевтина. Случилось все так.
Однажды она позвонила мне на работу и попросила заехать к ней вечером. Собственно, тон у сестры был такой, что просьба больше смахивала на приказание.
– Михаил! – сказала она. – Мне надо белье в прачечную отнести. Зайдешь сегодня вечером.
Алевтина замолчала, но чувствовалось, сказано не все. Я не ошибся.
– Сможешь?
Это «сможешь» прозвучало не столько просительно, сколько раздраженно – дескать, пока тебя допросишься о чем-нибудь, так и надобность отпадет в помощи твоей.
Услышав подобную просьбу-приказ, я поморщился, выдержал небольшую паузу и, сдерживая раздражение, спросил:
– Обязательно сегодня?
– А тебе что, тяжело? – последовал ответ.
– Было бы удобней завтра или послезавтра.
Новый ответ был вполне в духе моей сестрицы:
– Если не хочешь, так и скажи!
Я, конечно, был не совсем в восторге от перспективы тащить грязное белье в приемный пункт прачечной, но человеку надо было помочь, тем более, что я обещал тете Александре не бросать Алевтину, если она окажется вдруг в затруднительном, а то и вообще в беспомощном состоянии. Так что хочешь-не хочешь, а нести надо. Но на этот вечер у меня имелись другие планы, и менять их не хотелось. Пришлось, однако.
Прямо с работы я приехал к двоюродной сестре. Отнес грязное белье в приемный пункт прачечной, после чего принес назад пустую сумку и отдал Алевтине квитанцию.
– Когда готово будет? – спросила кузина.
– Через две недели.
– Долго канителятся. Ты что, не мог им сказать, чтобы поскорей сделали?
– Разговаривать с ними бесполезно.
– Такому, как ты, конечно. Непробивной ты, Михаил! Удивляюсь, как кандидатскую с докторской защитил! Удивляюсь!
В последние годы своей московской жизни Алевтина всему удивлялась. Оно и понятно. Уже несколько лет она почти не покидала своей квартиры из-за сильного ослабления зрения – глаукома обоих глаз, – а потому представление о жизни в России складывались у нее преимущественно из радиопередач. Но ведь одно дело информация, полученная по радио и по телевидению, и совсем другое дело текущая, ежедневная информация, почерпнутая из самой жизни.
Между тем, Алевтина принялась дальше развивать свою мысль относительно диссертаций: