– Куда ж ты девчонку с собой тащишь? – удивился Тетеря.

– Или мы зря наряжались? – строго спросила Смеяна, а Дунька нахмурил на отца белесые тонкие бровки и запихала подол юбочки в рот, сколько вместилось. – Пускай отнесет пирожок Ладушке.

Лада для Смеяны среди богов и богинь – самая любимая: она приносит любовь, красоту, счастье, помогает женщинам рожать, растит зерно на полях и овощи в огородах. Есть у Смеяны для Лады еще работа – за детьми следить: раз уж помогает им на свет появиться, так уж не велика беда поохранять их немножко, пока не вырастут, чтобы не болели, с деревьев не падали, в лесу не терялись, в речке не тонули.

Тетеря залюбовался красавицей, поднял доченьку на руки. Она оставила в покое юбчонку и принялась пробовать на зубок веревочку на таткиной рубахе: не вкуснее ли?

У двери стукнули и в избушку вошел староста Пелгусий. Дуняшка оживилась, закряхтела, наморщила личико и скособочила рот, изображая Пелгусия, чтобы порадовать гостя. Личико у нее получается очень похожее, но довольно противное, так что староста совсем не обрадовался.

– Чего сидишь, Тетеря? – сердито спросил он. – Ребята уже костры разложили.

По русскому обычаю, если Тетеря добыл медведя, значит сыта будет вся деревня – даже если бы не настал конец сбора урожая, который всегда отмечался великим пиром.

Тетеря вынес старосте глубокую миску с медвежьей кровью – для подношения богам.

– Миска-то деревянная, – закапризничал старик. – Да вон – с трещинкой. Хорошее подношение: на тебе, боже, что нам негоже… Я у вас глиняную мисочку видел с ободочком, новую… Вредный ты человек, Тетерев, богов наших не уважаешь. Никого не слушаешь, живешь отдельно, в лес ходишь, чего там делаешь – никто не знает…

– Не, никто не знает! – не выдержал Тетеря, пытавшийся до этого молча всунуть старосте треснутую миску. – Не охотиться же я туда хожу.

– Все равно ведь миску-то разобьешь, – сказала старосте Смеяна, которая, хотя и чтила богов, а тоже пожалела хорошую посуду.

– Разобью, не разобью, а вам откуда знать? Может, и не разобью! – не сдавался Пелгусий. – А ты Тетеря не боишься никого. Перуна ты не боишься и молний его и грома небесного, Даждьбога ты не боишься…

– Чего мне Перуна бояться, – с досадой сказал Тетеря, вытаскивая миску с ободочком. – У меня Пелгусий есть, староста наш. Страшнее никого не бывает.

Переведя дух после обвинительной речи, Тетеря взял сына и пошел на улицу за санками: везти сырую медвежью тушу в березовый лес, где обычно устраивали деревенские праздники и где в священном круге приносились жертвы, то есть подношения богам.

У домика на шестах была растянута шкура.

– Прости, хозяин, – проговорил Тетеря, трогая безжизненную лапу. – Спасибо за мясо, за сало, за шкуру.

Деревня Березовка врастает одним концом в светлую березовую рощу. Здесь и праздновали сельчане все свои веселые дни. Здесь же было и священное место: старый дуб посреди пустой полянки. Возле дуба стояли в кругу деревянные столбы с вырезанными на них лицами главных русских богов: Даждьбог (солнце), Перун, повелевающий громом и молнией и помогающий воинам в битве, Лада, богиня плодородия и любви, мохнатый Велес, бог домашнего скота и лесного зверья и Стрибог, хозяин ветров.

Лица резал Чудя, поэтому все боги получились немножко похожими на Матрену.

День уже закачивался, огненный щит Даждьбога начал темнеть и опускаться все ниже. Возле идолов, деревянных богов, возился Пелгусий. В небольшом отдалении уже зажглись два больших костра и народ с удовольствием окружил их, спасаясь от прохлады осеннего сырого воздуха.