ОЛИВЕР:

Тебя благодарю я за любовь ко мне, за что, как ты узнаешь, Шарль, хочу тебе весьма любезно отплатить. Я знал и сам о замысле его таком, и испытал немало хитрых, трудных средств от этого его отговорить, но непреклонен он. Скажу тебе, что самый он упрямый юноша во Франции, амбиций полон, но завистлив в подражанье к хорошим качествам любых людей, и тайный, подлый интриган ко мне – его родному брату. Потому ты действуй по усмотренью своему. Мне равно дорого, сломай ему ты шею или палец. Но тебе учесть бы лучше было это: ведь, если ты его, хоть в чём-то опозоришь, иль если не проявит сам великой милости к тебе, тогда тебя травить он будет ядом, иль способом каким-нибудь коварным в ловушку он тебя заманит, и так и не отстанет от тебя, пока тебя он жизни не лишит каким-нибудь окольным иль иным путём. Ведь, уверяю, со слезами говорю почти об этом, нет в наши дни ни одного, из здесь живущих, столь юного и злобного. По-братски только так сказал о нём, но если бы представил я его тебе таким, каков он есть, то покраснел бы и заплакал, а ты бы побледнел и изумился.

ШАРЛЬ:

Я искренне доволен, что пришёл к Вам. И если завтра выйдет он, то я воздам ему его же платой. И если он когда-нибудь потом ходить сумеет в одиночку, то больше никогда не буду я бороться за призы. И да хранима Богом будет Ваша милость.

ОЛИВЕР:

Прощай, достойный Шарль.

ШАРЛЬ выходит.

ОЛИВЕР:

Теперь бы этого мне раззадорить игрока, надеюсь, видеть мне его кончину. Душа моя, хотя не знаю почему, не ненавидит ничего сильнее, чем его. Но, всё же, благороден он. Хоть никогда и не учился, всё же, много знает. Полон замыслов великих, и всеми очарованно любим. И, впрямь, настолько больше – в центре мира, особенно среди моих людей, его узнавших лучше, что совершенно презираем я. Но этому не быть так долго. И борец поставит всё на место. Осталось только мне разжечь мальчишку на борьбу. И этим я теперь займусь.

Уходит.

Входят СЕЛИЯ и РОЗАЛИНДА

СЕЛИЯ:

Тебя прошу я, Розалинда, милая кузина, будь веселей.

РОЗАЛИНДА:

Выказываю больше я веселья, дорогая Селия, чем мне по силам. А ты хотела, чтобы я была весёлой больше этого? Пока меня ты не научишь забывать об изгнанном отце, ты не научишь, как мне помнить о любой необычайной радости.

СЕЛИЯ:

В этом ты, как я смотрю, не так же преисполнена ко мне любовью, как я – к тебе. Когда бы дядя мой – твой изгнанный отец, изгнал бы дядю твоего – теперешнего герцога и моего отца, так чтобы, всё же, ты была со мной, то я смогла бы научить свою любовь принять и твоего отца, как моего. И ты бы поступила так, когда бы верность у твоей любви ко мне была бы также справедлива и мягка, как у моей любви к тебе.

РОЗАЛИНДА:

Что ж, я забуду состояние моих владений, чтобы веселиться в ваших.

СЕЛИЯ:

Ты знаешь, больше нет детей у моего отца, лишь я. И не похожетакже, что прибудут. Воистину, когда умрёт он, станешь ты его наследницей, ведь то, что силой он забрал у твоего отца, тебе отдам я снова из любви – клянусь я честью. Если ж я нарушу эту клятву, то пусть я в монстра превращусь. И потому ты, Роза нежная моя, ты, дорогая моя Роза, будь весёлой.

РОЗАЛИНДА:

Отныне буду. Я хочу, кузина, изобретать забавы. Дай-ка мне подумать. Что думаешь о том, чтоб нам влюбиться?

СЕЛИЯ: Вот как?! Я, пожалуй, этим занялась бы, кроме прочих развлечений. Но не любить мужчин всерьёз и больше, не заходить в забаве дальше, чем ещё возможно выйти с честью из неё, румянец непорочный сохранив.

РОЗАЛИНДА:

Но что ж, тогда, забавой главной нашей будет?

СЕЛИЯ:

Давай сидеть и издеваться над Фортуной – этой доброй колеса хозяйкой, которая свои дары отныне могла бы равномерней раздавать.