Элиас отшатнулся. Кристалл жёг даже сквозь ткань.

– Мне всё равно.

– О, – отшельник ухмыльнулся, обнажив дёсны чёрного цвета. – Тогда возьми.

Он швырнул на стол кинжал. Клинок был из обсидиана, рукоять обмотана собственными волосами Хадрама.

– Коготь Ши'рагаля. Разрежет даже память. Но помни: каждый удар будет стоить капли твоей души. – Он наклонился так близко, что Элиас увидел, как в зрачках старика копошатся черви. – Ты готов платить?

Элиас схватил кинжал. Лезвие впилось в ладонь, пьянея от крови.

– Где она?

Хадрам вздохнул. Он провёл рукой по воздуху, и пространство разорвалось, как гнилая ткань. В прорези виднелся замок из костей, парящий над бездной.

– Цитадель Разлома. Но чтобы войти… – он посмотрел на ключ в руке Элиаса, – …тебе придётся открыть Врата Скверны.

Элиас шагнул к порталу, но Хадрам схватил его за запястье:

– Последний совет, дитя: когда увидишь её, не смотри в глаза. Даже мёртвые боятся её взгляда.

Пространство сомкнулось, оставив Элиаса одного на краю обрыва. Ветер пел погребальную песню, а ключ в его руке кричал на языке забытых богов.

– Я иду, Малания, – прошептал он, вонзая кинжал в ладонь. Кровь брызнула на ключ, и врата открылись. – И мы посчитаем наши раны.

Хижина Хадрама дышала смертью. На полках, сплетённых из спинных хребтов лесных оленей, стояли склянки с глазами, следившими за каждым движением Элиаса. Отшельник протянул ему амулет – зуб существа, которого не было в природе. Он был холодным, как лёд, и пульсировал, словно живой.

– Сердце Ши'рагаля, – прошипел Хадрам, обматывая цепью шею Элиаса. – Оно будет жалить, когда приблизится ложь. Но не доверяй ушам. Не доверяй глазам. Только боль не врёт.

Элиас коснулся амулета. Зуб впился в ладонь, оставив каплю крови.

– Как это поможет убить её?

Старик засмеялся, и из его рта выпал чёрный жук, тут же сожранный тенью под столом:

– Убить? Ты всё ещё не понимаешь. Малания – как ржавчина на клинке реальности. Ты можешь лишь… замедлить. – Он ткнул кристаллом-глазом в карту, начертанную на человеческой коже. – Зачарованный лес. Там, где корни пьют страх. Иди на север, пока луна не станет кровавым глазом в небе.

– А если лес меня не пропустит?

– Он захочет тебя съесть, – Хадрам облизал губы, покрытые язвами. – Но помни: когда запоют мёртвые голоса, режь плоть амулетом. Боль приведёт к истине.

Элиас вышел, и дверь захлопнулась сама, словто хижина выплюнула его. Воздух снаружи был густым, как кисель из кошмаров. Деревья склонились над тропой, их ветви сплетались в решётку, преграждая путь.

Лес встретил его шепотом. Не тем безобидным шёпотом листвы, а вкрадчивым, словто тысячи губ лизали его уши:

– Элиас…

– Страж-малыш…

– Он даже плакать не умеет…

Он шёл, сжимая амулет. Зуб впивался в грудь, оставляя синяки, но боль заставляла сосредоточиться. Тени под ногами шевелились, принимая формы Лины – то падающей в пепел, то зовущей на помощь.

– Не… Не слушаю, – прошипел он, рубя воздух кинжалом. Тени рассыпались с визгом.

Но голос, который раздался впереди, заставил его замереть:

– Сынок… Помоги…

Из тумана вышла Мариэль. Её платье было целым, волосы – уложенными в привычную косу. Только глаза… Глаза были пустыми, как у куклы.

– Мама? – голос Элиаса дрогнул, хотя разум кричал: «Ложь!»

– Она мучает меня, – «Мариэль» протянула руку, и Элиас увидел на запястье шрам – точь-в-точь как от ожога котлом в детстве. – Возьми меня отсюда…

Амулет взорвался ледяной болью. Элиас вскрикнул, схватившись за грудь.

– Ты… не она, – выдохнул он, шагнув назад.

Тварь зарычала. Кожа «Мариэль» лопнула, обнажив червей под ней.