– Значит, ты не хочешь моего шампанского, но примешь мое приглашение? – он оглядел ее с ног до головы.
Честно говоря, я все еще осуждаю ее за то, что она не развернулась и не ушла в ту же секунду. Даже в возрасте девяти лет, когда мама рассказала мне об их первой встрече, я распознала жалкий и унизительный подкат. Я могла еще представить, что мой отец был бы каким-то мифическим персонажем, которого мы потеряли в результате героического поступка, но в тот момент эта немая догадка умерла. Мой отец был отстойным шарлатаном в дорогом костюме, и моя мать это проглотила.
Предполагаю, поначалу она была холодна и отшила его с какой-то резкой французской насмешкой, но даже если Мари так сделала, это все равно ничего не значило. На следующий день он узнал ее адрес и появился на кабриолете, заполненном цветами. Соседи по квартире разбудили маму, как немного позже рассказала мне Элен, поддразнивая ее по поводу британца в плоской кепке, который сигналил и мешал движению. Неделю спустя они полетели в Венецию на частном самолете. Он отвез ее на площадь Святого Марка выпить по коктейлю (так безвкусно, честно говоря) и признался в любви.
Экстравагантные проявления привязанности продолжались в течение следующих нескольких месяцев, пока они ходили по ресторанам, ночным клубам, которые оба любили, и гуляли в Гайд-парке по понедельникам. Ее барьеры были разрушены, она больше не относилась с осторожностью и презрением к лондонским мужчинам и их намерениям. Мари перестала так часто ходить на кастинги, предпочитая быть свободной на случай, если он позвонит. И он это делал. Но только с понедельника по пятницу, и он редко оставался с ней на ночь, ссылаясь на работу или пожилую мать.
У вас сейчас глаза закатились так сильно, что вы увидели собственный мозг? Ну да. Мы можем остановиться на глупом решении моей матери довериться мужчине, который носил ремни с большими пряжками и любил группу Dire Straits, или мы можем двигаться дальше. У меня не так много времени, чтобы разобраться в манипуляциях с его стороны или в ее наивности. Очевидно, отец был занят. Более того, женат, с ребенком и домом высоко на холме в Северном Лондоне с прислугой, двумя породистыми собаками, винным погребом, бассейном и еще несколькими акрами земли. Он был не просто связан обязательствами, он был прикован намертво.
Эту часть истории опустили, когда мне впервые рассказали о нем. Мари не виновата, что хотела о чем-то умолчать. Я бы в том возрасте все равно не поняла. Вместо этого мама пыталась объяснить, почему отец никогда не навещал меня, никогда не присылал подарки на день рождения, никогда не появлялся на родительском собрании. Поглаживая меня по руке, Мари сказала, что он участвовал в крупных, важных сделках, которые влияли на жизни тысяч людей, и поэтому он не мог с нами видеться. Он облетел весь мир, сказала Мари, он очень любил нас, и когда придет время, мы все будем вместе. Но тогда мы должны были позволить ему усердно работать и готовиться к воссоединению с семьей. Верила ли она сама в это? Я часто задавалась этим вопросом.
Была ли моя образованная, добрая мама действительно такой, прямо скажем, тупой? Может быть. Женский пол так часто разочаровывает – я помню, как однажды читала о женщине, которая вышла замуж за афериста, выдававшего себя за шпиона. Он убедил ее отписать ему сбережения на сумму 130 000 фунтов стерлингов из-за своей «работы под прикрытием» – нужно было продержаться до тех пор, пока начальство не сможет безопасно с ним связаться. Та женщина никогда не просила доказательств – настолько хотела, чтобы этот нелепый любовный спектакль был настоящим. Потом она, подавленная и печальная, охотно позировала для еженедельного журнала и рассказывала свою историю, – все это только усугубляло ее унизительное положение. Должна ли я испытывать жалость к зрелой женщине, которая мечтала о сказочном романе и не задавалась вопросом, почему этот мужчина без ума от нее, пятидесятилетней старой девы (и моложе она совсем не казалась)? Мари была выше этой женщины, но и ей, очевидно, не были чужды подобные заблуждения.