Тот, по стопам которого шел Цезарь, – Александр Македонский – на протяжении всей взрослой жизни клал у своего изголовья рядом с мечом «Илиаду» Гомера. Он желал быть похожим на эпических героев древности.

Александр не был великим правителем. Но, завоевав с несколькими десятками тысяч свирепых македонских воинов территорию от Дуная до Инда, он объединил все живущие там народы, предложив им привлекательный жизненный стандарт эллинизма, синтезировавший греческие жизненные идеалы – красоту, телесность, благо, целесообразность, логику – с исконно восточными культурными стереотипами.

Как это часто бывает, любовь Александра к греческой культуре основывалась на неофитстве: македонский царь сам не был греком и греки его считали варваром. Увлечение Грецией передалось Александру по наследству. Его отец Филипп еще до рождения сына мечтал завоевать Грецию, и задача оказалась не слишком трудной: перепробовав все возможные виды общественного регулирования, Греция дошла в каждом из них до абсурда.

Прежде чем завоевать Грецию, Филипп сильно эллинизировал македонский двор. Делал он это, однако, не из любви к эллинизму, а из чисто политических соображений: Филипп никогда не забывал, что для греков остается варваром, и они смирятся с его господством только в том случае, если он усвоит их культуру. Филипп ввел аттическое наречие в свою канцелярию, перестроил на греческий манер административную систему и пригласил ко двору знаменитых греков.

Далее последовал ключевой для последующей истории человечества эпизод: видя в сыне своего преемника, он позаботился дать ему хорошее греческое воспитание, и в учителя к Александру был приглашен сам Аристотель. Горизонты, которые открыл перед Александром Аристотель, не шли ни в какое сравнение с помыслами отца, венцом которых было завоевание греческих городов в Малой Азии. Александр решил завоевать весь мир, чтобы заставить каждого человека в мире преклоняться перед тем, перед чем преклонялся он сам – греческой культурой.

Подобно Александру, деяниями древних зачитывался и Мао Цзэдун. Правда, его героями были исключительно великие императоры – от основателя первой империи Цинь Шихуан-ди до Наполеона Бонапарта. Будущий Великий Кормчий примерял их судьбы на себя. В истории Китая хватало властителей, вышедших из крестьян, и молодому Мао это запало в душу. Вместе с тем его привлекали и труды древнего мудреца Конфуция. Молодого диалектика не смущало, что, к примеру, тот же основатель империи Цинь не жаловал конфуцианцев, приказав топить умников в сортирах.

Славы – рыцарской славы – жаждали император российский Павел I и Наполеон. Что, правда, не принесло особых дивидентов первому и стало причиной главной стратегической ошибки второго.

Летом 1800 года через наполеоновскую агентуру Павлу поступило предложение вступить в антианглийскую коалицию. Стратегию вовлечения России в войну разрабатывал знаменитый дипломат Талейран. Убеждая российского императора, он делал основной упор не столько на экономические выгоды, которые принесет его стране победа над Англией, сколько на то, что Павел совершит несметное количество подвигов плечом к плечу с самым великим полководцем всех времен и народов. На Павла, с детства мечтавшего о военной славе, это предложение подействовало не менее опьяняюще, чем раньше – мальтийский жезл, полученный от Наполеона.

Начиная русскую кампанию, Наполеон, главными словами которого были «честь» и «слава», убеждал себя, что Александр не может просто так отступить из Польши – ведь тогда он обесчестит себя в глазах поляков. Что он не может сдавать русские города один за другим. Что он не может отказаться от мира, когда неприятель занял одну из российских столиц. После Бородинского сражения Наполеону осталось лишь заметить: «Мы скрестили шпаги: честь спасена в глазах всего мира». Известно, какой абсурдной ценой было оплачено это спасение.