Во втором матче сезона с моей новой командой мы играли с соперниками из того же города. Для меня игра выдалась удачной, я не давал передышки противнику, а в какой-то момент третьей четверти сделал отличный пас через середину и получил сильный удар по ребрам от одного из лайнбекеров.[14] Я ощущал некоторую болезненность, но на адреналине и в пылу состязания не придал ей особого значения. Спустя два дня на тренировке я выполнял разминку и вдруг услышал громкий треск и свалился на землю в страшных муках.

Мои товарищи по команде решили, что я валяю дурака, и никто даже пальцем ко мне не прикоснулся! В итоге выяснилось, что от удара, полученного во время матча, в трех ребрах образовались трещины шириной с волосок, а резкий поворот на разминке завершил начатое, полностью сломав их. Хрящ оторвался от кости, и мышцы сокращались на месте разрыва, дребезжа ребрами в местах переломов. Я превратил свою грудную клетку в «китайские колокольчики», и каждый вдох и выдох усиливал это дребезжание. Нет нужды говорить, что я выбыл из строя до конца сезона.

Пару месяцев меня терзали такие боли, что я едва мог ходить. Я не мог спать, кашлять, чихать и смеяться почти две недели. Кто-то должен был поднимать меня с постели, потому что я не мог задействовать мышцы живота, не заорав при этом от боли. Никогда прежде я не принимал обезболивающие, так что, когда я употреблял таблетки, прописанные докторами, мое тело не понимало, как на них реагировать, и меня почти сразу выворачивало наизнанку, что прибавляло боли новую степень остроты.

Однако физическая боль бледнела по сравнению с эмоциональными муками. Я был раздавлен. Моя мечта уплывала прочь: эта беда расколотила мое ви́дение на куски, как тот лайнбекер раскрошил мои ребра. Это был один из худших моментов в моей жизни.

Ближе к Рождеству того года, когда после травмы прошла пара месяцев, я поправился достаточно, чтобы заниматься на беговой дорожке без боли. Эмоционально я тоже чувствовал себя немного лучше, но по-прежнему не мог отрешиться от того факта, что ничуть не приблизился к цели, которая значила для меня так много. Я учился на последнем курсе, футбольный сезон завершился, так что стать «всеамериканцем» в качестве ресивера[15] мне явно была не судьба. Нужно было что-то решать. Должен был существовать иной путь.

Тогда-то мне и пришло в голову, что я могу попробовать себя в другом виде спорта в те несколько месяцев, оставшихся для меня в Национальной ассоциации студенческого спорта (NCAA). Если не считать еще не до конца заживших ребер, я был в хорошей форме, и мне всегда хорошо давалась легкая атлетика. На первом курсе я добился в прыжках в высоту результата 198 см, в прыжках в длину – 670 см, а также чуть-чуть не «взломал» 11 секунд на стометровке. Ни одно из этих достижений в отдельности не позволило бы мне даже понюхать пьедестал, не то что пройти квалификацию для национальных чемпионатов, но все вместе они кое-чего стоили. Легкая атлетика – весенний спорт, так что где-то между Рождеством и Новым годом я позвонил своему прежнему тренеру (которая участвовала в отборе на Олимпиады и сама некогда была «всеамериканкой») и спросил, что нужно сделать, чтобы стать «всеамериканцем» в десятиборье – двухдневном десятиэтапном испытании силы, ловкости и выносливости, победителя которого на Олимпиаде часто называют величайшим спортсменом мира. Это вообще возможно? Она сказала, что возможно, но тренировки следует начать немедленно и мне придется выполнять все, что она скажет, все следующие шесть невероятно трудных месяцев. Никаких обходных путей. Никаких отговорок.