Вацлав – идиот. У меня никогда не было проблем с тем, чтобы заводить друзей. Если что, у меня их слишком много.

Это всего лишь вспышка.

На следующий день после того, как меня переводят, тренер Коули и капитан команды до восемнадцати лет Мюррей появляются у моей кровати, неся то, что выглядит, как целый фруктовый ряд в Tesco.

– Эй, ты в порядке, Человек-банан? Принесли тебе кое-какие припасы.

Мое прозвище отчасти связано с тем, что я ем много фруктов, а отчасти с шуточками в раздевалке.

Но даже несмотря на то, что мы все видели друг друга обнаженными бесчисленное количество раз, прямо сейчас я хочу спрятаться под больничным одеялом. Сидя здесь в своей отвратительной клетчатой пижаме, подключенный к аппаратам, я чувствую себя больным человеком.

Хуже того – по жалости в глазах Мюррея я могу судить, что я и кажусь именно таким.

Пошел он к черту. Я играю лучше, и ходят слухи, что он все равно вылетит в этом сезоне.

– Мы проиграли без тебя, солнышко, – говорит Коули. Он тот, на кого я должен произвести впечатление. Его собственная карьера закончилась после травмы, и мне всегда было его жаль. – Тейлора унесли на носилках после жесткого подката.

Я ухмыляюсь.

– Хотите увидеть действительно жесткий подкат? – начиная расстегивать свою пижаму, я уже сожалею об этом. Но я не могу остановиться. Я распахиваю ее, чтобы показать им свою грудь. – Проснувшись, я подумал, что провел десять раундов с Тайсоном.

Но они не смеются, они съеживаются. Слишком поздно я вспоминаю свою собственную реакцию накануне, когда Вацлав подставил зеркало, чтобы показать мне, почему мои ребра все еще так сильно болят. Мое отражение было черно-синим, фиолетовым и зеленым, как разноцветное пальто в «Иосифе и его удивительном плаще снов»[22].

– Да ладно, ребята, все не так уж и плохо. Я вернусь на поле, не успеете оглянуться.

Мюррей выдавливает из себя печальную усмешку.

– Наверняка это было больно.

Я собираюсь сказать ему, что ничего не чувствовал, потому что в то время был мертв, но останавливаю себя.

– Ничего особенного.

Коули все еще пялится на мою грудь.

– Ты можешь не торопиться снова приводить себя в форму, хорошо, Джоэл?

Он никогда раньше не называл меня по имени. В клубе с учениками обращаются гораздо хуже, чем с членами команды. В наш первый год они гнобили нас – заставляли чистить сортиры, прислуживать взрослым игрокам. В этом году они превращают нас в футбольные автоматы, подающие мячи.

Глаза Коули встречаются с моими, и вспышка понимания проходит между нами.

Я смотрю в ответ вызывающе и решительно.

– Конечно, тренер. Но я вас не подведу. Игра для меня – это все.

– Хорошо, Гринуэй. Сколько бы времени это ни заняло, мы будем тебя ждать.

– Никто не смотрит. Но ты должен поторопиться!

Кровь стучит у меня в ушах, когда Джоэл выбегает из арки позади меня, направляясь к двойным дверям.

Я не хочу, чтобы он покидал отделение, где он под присмотром, но он грозится, что, если я не помогу сейчас, позже он улизнет сам. А я не могу так рисковать. Плюс мне нужно, чтобы он доверял мне сегодня вечером.

– Скажи, когда!

Медсестры проводят кропотливую операцию на торте с лимонной глазурью, принесенном чьим-то родственником. Когда я выхожу вслед за Джоэлом, я чувствую прилив адреналина из-за того, что мы нарушаем правила.

– На лестничную клетку, – пыхтит он. Мы притворяемся, что для него совершенно нормально иметь объем легких пенсионера, потребляющего восемьдесят сигарет в день. – На случай, если кто-нибудь… увидит нас, пока мы… ждем.

Мы на пятом этаже, и за металлическими перилами мир исчезает по спирали, как на рисунке Эшера. Я стою на страже рядом с верхней ступенькой, так что если Джоэл действительно упадет, то он, по крайней мере, не скатится с лестницы.